|
→ Версия для КОМПЬЮТЕРА
|
«Письмо на панцире», М.Ефетов
15
Вожатая Вера
Когда Вита помылась и переоделась в артековскую форму, она почувствовала вдруг какую-то необыкновенную лёгкость. Ей казалось, что стоит только взмахнуть руками, и они поднимут её, как крылья, на самую вершину Аю-Дага.
- Ты, девочка, о чём задумалась?
Вита ощутила жар на щёках и, опустив голову, посмотрела себе под ноги. Она почувствовала, что чьи-то тёплые руки обняли её. Теперь она подняла глаза и увидела девочку с таким же галстуком, как у неё, только девочка эта была постарше. И Вита подумала: «Разве здесь бывают старшеклассники?»
Только потом она поняла, что это вожатая. В первые минуты всё в Артеке казалось ей чудным, непонятным и удивительным.
На небольшом пятачке перед корпусом-распределителем, где аккуратным рядком стояли чемоданчики, рюкзаки, сумки и даже школьные портфели, Вита услышала громкое английское «о'кей», смех и сквозь него украинское «здоровеньки буллы»; кто-то торопил по-немецки – «шнеллер-шнеллер», в чьей-то быстрой речи всё время слышалась буква «ш», а смуглые кавказцы рокотали на своём гортанном и в то же время певучем языке.
Ребята международной смены, пока их не переодели в артековскую форму, выглядели очень пёстро: яркие джинсы, разноцветные блузки, причудливые шляпы.
Начальник дружины, худой, подтянутый, в чуть дымчатых тонкодужных очках, говорил сначала по-русски, потом по-английски, иногда переходил на немецкий. Всё зависело от того, с ребятами из какой страны он разговаривал.
Он говорил об артековском распорядке дня: когда вставать, застилать кровати, делать зарядку, умываться, завтракать...
Тихо-тихо, было вокруг.
Но вот разговор дошёл до абсолюта, и тут возник шумок, будто пролетела стайка воробьёв.
Начальник дружины не старался перекрыть этот шум, он говорил так же спокойно, негромко. Если слышал вопрос по-французски, по-немецки или по-английски, отвечал на том же языке. На других языках детям объясняли переводчики.
Разноязычный шум нарастал, когда начальник дружины начал говорить о дежурствах по столовой и спальням, о кедах, которые надо очищать тут же после похода и потом сушить, о том, что в 10 часов 15 минут вечера все должны быть в кроватях, что купаться в море можно не более двадцати минут, и притом не заплывая за ограждение.
Тут ребячий шум стал нарастать. Слышались уже не воробушки, а грачи:
- Я не умею стелить постель!
- Сюда я не дежурить в столовой приехала...
- А я в десять часов вечера только ужинаю и потом ещё телевизор смотрю.
Начальник дружины молчал. Он вообще был, видимо, из тех людей, которые не перебивают и умеют слушать.
Когда все выговорились, начальник дружины сказал:
- Хорошо. Все высказались. Теперь послушайте меня. Вы что хотите - жить или существовать?! Я! Я! Я! В нашем алфавите эта буква последняя. Мы! Понятно?! Давайте с этого начнём. Не «я хочу», а «нам нужно». А эгоисты - самые несчастные люди на свете. Так и запомните. Ничего не дашь людям - ничего не получишь от них. Это не значит: «Я тебе - ты мне». Нет. «Я - всем, я для всех и все за меня».
Мы стараемся сделать так, чтобы у нас в Артеке было хорошо. А если что не понравится, приходите ко мне или к вожатому. Обсудим. Что у нас хорошо, вы к тому привыкнете, а что у вас лучше, мы тому научимся. Так-то...
Дети в пёстрой одежде стали расходиться.
- Ты откуда? - спросила Вита девочку со светлыми-светлыми волосами; она чуть окала, и Вите вспомнился родной Новгород.
- Я? - переспросила девочка. - Мы из Вологды. А ты что, архангельская?
- Новгород. - Она протянула руку вологодке: - Вита.
- Маша, мы...
Но больше девочка ничего не успела сказать. Чьи-то сильные руки обхватили Виту и Машу, чуть подтолкнув их к ворсистой пальме. Тут только Вита заметила, что мальчик в шортах и куртке с погончиками и золотистыми пуговицами нацеливается в неё и Машу из фотоаппарата.
Пожалуйста, сюда, фото делайт мой товарич.
Это сказала девочка, которую Вита приняла за нашу, если бы не иностранный выговор. Иностранка была выше и крупнее Виты, у неё были светлые глаза, её сильные руки были в то же время и ласковыми. Девочка эта как-то раздельно произносила слова, будто где-то в мозгу перебирала листки и строчки словаря.
- Мой имя Джен. А как есть ваше?
В это время щёлкнул фотоаппарат, и Джен сказала:
- Мой товарич - Гарри.
Маша с любопытством разглядывала иностранцев, а Вита снова, в который уже раз, вспомнила родной Новгород, где бывает так много иностранцев с фотоаппаратами, что иногда новгородцев и не увидишь в толпе.
- Вита, кто это? - спросила Маша, повернув голову в сторону курчавого темнокожего мальчика.
- Наверно, африканец... Смотри, Маша, наши строятся. Пошли!
Вместе с мальчиками и девочками своей дружины Вита пошла к корпусу, где ей предстояло прожить два месяца.
Вожатая оказалась совсем не такой, какой Вита представляла её себе в мечтах об Артеке. Это была худенькая девушка, которая казалась старшей подругой, а отнюдь не учительницей или каким-то там начальством. Ведь это она помогла Вите подобрать по росту артековскую белую блузку и голубую юбку. Вита надела голубую пилотку, повязала галстук и посмотрела на себя в высокое зеркало.
- Отлично, - сказала вожатая.- Виктория, а как тебя папа называет?
- Вита.
- Хорошее имя. «Вита» - это «жизнь».
При этом она снова обняла Виту, и Вита вспомнила папу - может быть, ещё и потому, что вожатая спросила именно о нём.
«Про маму она, наверно, знает», - подумала Вита и спросила:
- А вас как зовут?
- Меня зовут Вера Васильевна, а проще говоря, она улыбнулась, - Вера. Но вот совсем недавно, когда я была такая, как ты, меня дома называли тоже сокращённо - Вер.
- Просто Вер?
- Ага. - Вера засмеялась. - Смешно, правда?
Вита промолчала. В какое-то мгновение ей стало грустно-грустно. Она с Верой стояла в большой, очень светлой комнате. Солнечные лучи пронизывали насквозь, и воздух был здесь такой же, как на пляже, по которому они только что проходили. Это был морской воздух с запахом водорослей и рыбы, особый воздух, которым Вита дышала впервые в жизни. Она облизала высохшие губы и почувствовала на них соль. И что самое удивительное, соль эта и все запахи были очень приятными, хотя была в них и горечь, и смола, и дыхание раскаленных солнцем камней.
Окон в спальне не было. Просто вся стена была из стекла. Стёкла эти огромные раздвигались, и море как бы входило в комнату прямо к Витиной кровати. Такой вид был сквозь одну стеклянную стену, а сквозь другую были видны такие же, как этот, спальные корпуса Артека.
- Как же тут не заблудиться? - подумала, а потом спросила Вита. Сквозь заднюю стенку спальни Артек представился ей флотилией одинаковых корпусов-кораблей.
- Заблудиться? - переспросила Вера. - Да, Вита, в первый день ты будешь здесь, как в лесу, но это может пройти даже завтра или послезавтра. Номеров у нас здесь нет, но зато посмотри: на том корпусе-корабле ветка ландыша, и корпус называется «Ландыш» А рядом - стань ближе ко мне - видишь: «Фиалка», «Ангара», «Волга», «Енисей», «Севан», «Байкал», «Тополь», «Клён», «Василёк» ...
Вита, конечно же, не могла увидеть и тем более прочитать названия всех этих корпусов. Она увидела только первые три, но то, что дома в Артеке называются как цветы, ей понравилось. И она подумала о том, как хорошо было бы, чтобы и в городе дома назывались не по номерам, а тоже как цветы. Тогда каждый дом был бы розой, ромашкой или лилией.
Свои мысли она высказала вслух, но вологодская Маша возразила:
- Домов больше, чем цветов. На все дома названий не хватит.
- Ну и пусть не хватит. А всё равно какие-то дома можно назвать цветами...
- А какие-то? - запальчиво спросила черноволосая, смуглая девочка Роза.
Вожатая подошла к смуглянке:
- Ты почему не в артековской блузке? - Мне в моей лучше. И вообще...
Джен подошла к Маше и Вите, и теперь они стояли, взявшись за руки. Никто из трёх девочек ничего не сказал, но было видно, что все они поражены.
- Так что же «и вообще»? - спросила вожатая.
Роза ничего не ответила.