|
→ Версия для КОМПЬЮТЕРА 
|
«Мой Артек», Н.Храброва
11
Мцыри, июль 1941
- Вставай, вставай, вставай...
Горн спотыкается, обрывается, хрипит. Один из наших вожатых, баянист и горнист Гена в первый день войны ушел в действующую армию. Где он сейчас? Жив ли? Где мои друзья детства - Саша Кустов, Женя Паю? Где мои партнеры по танцам в нарвском клубе «Гармония», который мы панибратски называли «гармошкой»? Где друзья по Таллинскому Педагогиуму? По ЦК ЛКСМЭ? Что с мамой, с семьей?
Это первые утренние мысли. Дохожу до мамы - вскакиваю как ужаленная. Тяжело, невыносимо. Надо бы самой уйти на фронт, так было бы намного легче: как все. Но пока нельзя, пока даже такая неумеха, как я, нужна в Артеке, парни один за другим все ушли на фронт, девушки-крымчанки остались с родителями, нас четверо на триста ребят: Володя Дорохин - старшим вожатым, Тося, Толя и я - отрядные.
- Вставай, вставай, вставай, - это Боря Макалец, молдавский пионер, наконец управляется с горном. Пробовал горнить Володя, но при отсутствии слуха у него такое получалось! Тогда за дело взялась Тося - она и научила Борю.
Ребята сбегаются на традиционный круг дворянской усадьбы - мы живем под Москвой, в Мцыри - в бывшем имении бабушки Лермонтова - и уже привычно быстро строятся. Они повзрослели. Поняли: слезами конца войны не приблизишь. Надо терпеть, ждать. Позади у нас уже одна эвакуация - из Крыма сюда, в Подмосковье. Мы начали привыкать к дорожному хозяйству, к еде всухомятку и тепловатому чаю, к необходимости самим мыть посуду на ходу поезда в больших цинковых продолговатых тазах. Некоторые старшие девочки, помогавшие дома по хозяйству, справлялись с нехитрым дорожным обиходом легко. Я заметила - наша Ланда как-то само собой оказалась командиром в хозяйственных делах, ей ведь уже 15 лет, у нее хорошо получалось, споро. Украинки Лена Гончаренко, Шура Костюченко, литовская девочка Гене Эрсловайте, из младших моя Этель работают на кухне. Так, значит, с хозяйством мы управляемся. Сами таскаем свои вещи, сотнями ручонок поднимаем и более тяжелые артековские грузы...
Будь ты проклят, Гитлер.
В Мцыри в первый день нас собирает старший вожатый:
- Мужайтесь, никаких расстроенных лиц перед детьми, если они увидят нашу озабоченность, беда: начнут тосковать и болеть. Наша задача, чтобы не слёг никто. Я сейчас пойду в соседний колхоз, предложу нашу помощь. Будьте готовы после обеда вести ребят в поле.
Мы подготовили их. Мы с эстонцами увидели колхоз в первый раз. Июль... Уборка еще не началась. Под Москвой стоит непривычная для нас тридцатиградусная жара, без ветерка, без морской свежести. Я уже с утра чувствую усталость и нездоровье. Конечно, Володя Дорохин прав - это от грустных мыслей... Не сметь! Иду к ребятам, улыбаюсь:
- Доброе утро, скорее-скорее, не опаздывать на линейку.
Ничему не помогает мой нарочито энергичный голос. Не верят...
На утреннем солнышке за завтраком, в коллективе они вдруг веселеют. Даже шалят понемножку. Даже ворчат:
- Ой-ой, сейчас опять, наверное, нас на прополку, ну и жарко же будет!
Но собираются быстро и от работы никто не отказывается. Да здравствует Макаренко! Слежу, чтобы у всех были панамки на головах - как бы не перегрелись.
- Ребята, вы молодцы, - говорю им, - вы такие маленькие и уже помогаете фронту. Если почувствуете усталость, отдыхайте, и снова за дело. Представляете, как важно прополоть все поле?
Молчат. Нет, наверное, пока еще не совсем представляют. Полоть надо руками, а руки у них уже потрескались, в царапинах, ногти зазеленели от травы и пообломались. Утыкиваюсь вместе с ними в борозду. Мне, взрослой, привычной к работе в поле, и то трудновато, а им каково? То ли от пота, то ли от жалости щиплет глаза. Оглядываюсь - среди огромного поля, как грибки, белеют панамки - почти все 300 ребят работают в бороздах. Изредка взглядываем на солнце. Время от времени распрямляюсь, смотрю - где мои эстонцы? Сейчас все перепуталось, отныне все литовцы, молдаване, русские - все наши. Дети войны. Никто не отдыхает, чистых борозд все больше, мальчики таскают на край поля тяжелые охапки выполотой травы.
Небольшой отдых в тени кустов, и снова - полем. Хорошая работа, устаешь здорово, от этого приходит чувство удовлетворения - хоть что-то да сделано. Если мы все так - взрослые и дети - будем работать, понимая, как нужна и важна наша работа, так ведь одолеем же...
За спиной у меня Ада и Эллен, оказывается. Ого, да они меня сейчас догонят. Но и торопиться нельзя - устанут.
И вдруг слышу - Ада и Эллен слабенькими голосишками, совсем не такими, как до войны, мурлычут:
Mullu mina muidu karjas käisin,
Mullu mina karjas käisin
И в других бороздах поют - по-украински, по-молдавски.
Наклоняюсь все ниже и ниже, чтобы ребята не видели, как на меня действует их пение. Но теперь это уже какие-то другие слезы: раз поют, ведь и вправду же одолеем!
Наконец Володя Дорохин командует отбой! Мы оглядываем хорошо прополотый большой участок колхозного поля, уходим обедать. В абсолют все спят так, что артиллерией не разбудишь. После обеда старшие опять идут на поле. Мы, вожатые, разрываемся на части между теми, кто ушел в поле, и теми, кто остался. Создаем свою прачечную бригаду: на прополке всё страшно пачкается, стирки много, обслуживающего персонала практически нет и быть не может: отныне все работают на Победу.
Теперь наши дети сами убирают свои палаты: подметают, моют полы. Сами моют посуду. Сами стирают - для себя и для младших. Работают в колхозе. Отныне и до конца войны у них не будет свободного времени. И все меньше слез и плохого настроения. Все лучше аппетит и сон. Они уже - не дети войны. Они - дети на войне. И на войне - как на войне: будем, каждый своим оружием, воевать.
После прополки идем купаться на Чертово озеро или, кажется, Чертово око оно называется - круглый пруд с черной водой. Я ещё не умею плавать, поэтому очень боюсь за ребят. Да и есть чего бояться: Володя Николаев связывает два шеста, привязывает к ним длинную веревку с камнем на конце - дна не достать. Умоляю - не уплывать от берега. Слушаются! Война... После купанья вылезают отдохнувшие, посвежевшие. Причесываются, натягивают прополосканные в Чертовом озере же и быстро высохшие на горячем солнце белые артековские курточки, повязывают галстуки - всё сами, без напоминаний. И - о жизнь! - я вижу, как девочки прыгают через веревочку, а мальчишки устроили что-то вроде футбола. Дети начали привыкать к войне.
Ужин, прогулка в парке, разговоры о том, что здесь вечера почти как в Эстонии - светлые, но гораздо теплее. Боря Макалец собирает всех на вечернюю линейку, мы принимаем рапорты - кто где сколько работал, и Тося командует:
- Ребята! И-и:
Над Мцыри ночь спускается, Артеку спать пора,
Всем, всем спокойнои ночи, и нам приятного сна!
