|
→ Версия для КОМПЬЮТЕРА 
|
«Четвёртая высота», Е.Ильина
28
Необыкновенный подарок
Прохаживаясь по аллее Александровского сада, Владимир Данилович Королёв поджидал Гулю. Он условился с дочкой, что они встретятся у Боровицких ворот Кремля.
Заходившее солнце играло, поблёскивало на окошках и башнях древних теремов, на зубцах кремлёвской стены, возвышающейся над низиной сада. Не раз прозвонили часы на Спасской башне, а Гуля всё не показывалась.
Отец стал уже беспокоиться. Может быть, он опоздал, и пионеры успели проехать до того, как он пришёл? Но ведь Гуля должна была бы ждать его в саду, как было условлено. А может быть, пионеров пропустили на обратном пути через другие ворота? Через Спасские или Троицкие? Возможно также, что Гуля прямо из Кремля поехала вместе со всеми ребятами в гостиницу.
Как же быть? Ждать ещё или отправиться туда? Или, может быть, лучше позвонить?
И вдруг отец услышал звонкий голос:
- Папка, я здесь!
Он обернулся и увидел Гулю. Она бежала по аллее, счастливая, раскрасневшаяся, размахивая своей белой бескозыркой.
- Ну что, Гулька? - спросил Владимир Данилович, когда она подбежала к нему и отдышалась. - Сказала в Кремле речь?
Гуля кивнула головой.
- Сказала, да только совсем не так, как хотела. Во сто раз хуже. Вот если бы меня опять позвали в Кремль!
- Ну что поделаешь, как могла, так и сказала. Не горюй!
- Я и не горюю, а только жалею. А ты знаешь, папа, что нам подарили? Суук-Су!
- Как это - Суук-Су?
- Так, весь целиком. И белую дачу с башенками, и парк со всеми деревьями и лодками! Для этого нас и позвали в Кремль!
- Ну и подарок! - сказал отец. - Как же это случилось?
- Сейчас расскажу. Давай посидим на скамеечке. Мне так хочется тебе всё поскорей рассказать! Прямо не терпится!
И, усевшись на скамейке, где никого не было, Гуля сказала:
- Ах, папа, если бы ты знал, как было чудесно в Кремле! Как нас принимали!
И она стала рассказывать. Говорила она, волнуясь, сбивчиво, но отец ясно представил себе, что происходило сегодня в зале Большого дворца.
На столах стояли вазы с грушами и виноградом, разложены плитки шоколада. Ребята притихли и смущённо поглядывали на высокие, тяжёлые, белые с золотом двери.
И вот в зал входят руководители партии и правительства...
Гуля рассказывала, а отец и слушал её и думал о своём. Давно ли его маленькую Гулю водили за ручку в детский сад? И вот она уже на приёме в Кремлёвском дворце. Да как хорошо, как торжественно рассказывает об этом: "В зал входят руководители партии и правительства..."
- Папа, да ты не слушаешь! - прервала Гуля мысли отца.
- Нет, слушаю, слушаю, продолжай!
И Гуля продолжала:
- "Артековцам привет!" - услышали мы. Тут мы поднесли всем цветы. А потом нас попросили что-нибудь рассказать. Ребята шепчутся, мигают мне: "Гуля, иди!" И наши вожатые Лёша и Соня кивают мне. Ну, я вышла вперёд и сказала приветствие. Только почему-то не своим, а каким-то чужим голосом. Говорю и сама себя не узнаю.
- Это от волнения, - сказал отец. - Что ж, и взрослые иногда волнуются, когда выступают. Ну, а дальше, дальше что было?
- Нас попросили рассказать, как мы провели в Артеке время, как отдыхали. "Кто из вас самый храбрый?" - спрашивают. Ребята сначала молчат, стесняются. А потом говорят: "Барасби самый храбрый, а из девочек - Гуля Королёва. Она и верхом ездила, и одна в лес ночью ходила. Расскажи, Гуля!" Я шепчу ребятам: "Да ведь я только что выступала". Но тут, на моё счастье, Барасби уже согласился рассказывать. Переступил с ноги на ногу и говорит: "В Артеке очень хорошо отдыхали. Очень весело отдыхали в Артеке". Я сразу поняла: не знает он, о чём говорить. И ведь правда, трудно придумать сразу, с чего начать. Особенно во дворце. Верно, папа?
- Да, конечно. И что же ещё сказал Барасби?
- Сказал ещё что-то про школу... Ну, что всегда говорят в таких случаях: "Теперь мы с новыми силами возьмёмся за учёбу". И вдруг опять замолчал. Не знает что говорить. Совсем смутился. А его спрашивают: "А всё-таки, что же вы делали в Артеке? В море купались?" - "Купались". - "На Аю-Даг ходили?" - "Ходили". - "На яликах и яхтах катались?" - "Катались". - "А когда же отдыхали?" - "Так это же и есть отдых", - сказал Барасби и засмеялся. И все тоже засмеялись. "Ах, вот оно что, говорят, это и есть отдых!" А потом нас попросили спеть что-нибудь. Мы спели нашу артековскую песенку, ту самую, что мы часто пели в Артеке. Знаешь? "Мы на солнце загорели и, как негры почернели..." Спели мы первый куплет, ну и припев, конечно: "Наш Артек, наш Артек, не забыть тебя во век", а нам и говорят: "Вы, кажется, не до конца спели. Там было что-то про Суук-Су". Ну мы осмелели и грянули: "У Артека на носу приютился Суук-Су". Только мы это пропели, нам и говорят: "Ну, видно, придётся подарить Артеку Суук-Су, чтобы он не торчал у него на носу". - "Спасибо!" - закричали мы все. И тут кто-то из наших сказал: "У Артека на носу больше нету Суук-Су!" И все опять засмеялись.
Гуля замолчала. Ей представилась белая дача, спрятавшаяся в густой зелени парка. Ещё так недавно только издали, с артековского берега или с моря, катаясь на парусных яхтах, поглядывали пионеры на эту узкую и длинную полоску земли, глубоко врезавшуюся в море. И вот теперь этот заманчивый мыс, этот тенистый парк, эта белая дача - всё отдано им, артековцам! Навсегда!
- И на этом кончился приём! - прервал Гулины мысли отец.
- Нет, нет! - спохватилась Гуля. - Тут только и началось веселье. Знаешь, папа, как здорово танцует лезгинку Барасби? Барасби Хамгоков. Раски-нул руки и так лихо понёсся по залу, что прямо чудо! Как вскрикнет "Аса!" - и так и полетит! А ноги у него лёгкие, ловкие, будто сами по паркету скользили.
Гуля опять на минуту задумалась.
- Ах, папа, до чего было здорово в Кремле! - сказала она и вздохнула. - Даже рассказать невозможно!
