→ Версия для КОМПЬЮТЕРА  

«Артековский закал», А.Диброва



 
11
 
От Волги до Тихого Дона

Склонность к радости и надежде – истинное счастье;
склонность к опасению и меланхолии –
настоящее несчастье.
(Д.Юм)


Через несколько дней мы прибыли в Сталинград – тогда, в июле 1941-го, - далёкий тыловой город. Солнце закатилось за высокий правый берег, пока поужинали и разместились на ночлег – стало совсем темно. Просторные, светлые классы новой четырёхэтажной школы наполнились смехом, говором детворы – первый и второй этажи заняли артековцы. Нас восхищала отделка и обстановка классов, коридоров, спортивного зала новой школы. Подобных светлых и удобных школ многим пионерам ещё не приходилось видеть, в душе они завидовали тем детям, которые здесь учились, а теперь были на каникулах.

Я невольно сравнивал это здание со своей сельской школой, в которой учились ещё мои родители, здание было маленькое и обветшалое, а здесь был настоящий дворец из сказки!

Утром жители этого индустриального приволжского города с некоторым удивлением смотрели на стройную колонну пионеров перед школьным зданием. Вожатые сдавали помещение школьной администрации, а пионеры тем временем начали песню – она всегда была нашей попутчицей. Вспыхнула она стихийно, неизвестно, кто её запел первым, но все дружно подхватили её с такой энергией и силой, что возле забора останавливались прохожие и с интересом рассматривали юных артистов, поющих свою излюбленную артековскую:

Нам навстречу ветер буйный дул,
Ледяные брызги дождь ронял,
Но не потемнели жерла дул,
Не покрылась ржавчиной броня.

Припев подхватили ещё дружнее и триста глоток рванули воздух:

Налетает вал на вал,
Ветер в море – прям и скор.
Много вод в морях разволновал
Краснофлотский линкор!

Это был интересный день, – день экскурсий и знакомства с достопримечательностями города. Сначала мы поехали в музей обороны Царицына. Затаив дыхание, слушали рассказ экскурсовода, переходя от витрин к стендам, из одной комнаты в другую. Здесь всё дышало далёким восемнадцатым годом: боевая тачанка, красные знамёна, сабля Будённого, револьвер Ворошилова, пушки и пулемёты, карты, батальные картины Грекова, Йогансона, скульптуры Шадра, патронташи и ленты с патронами и много всевозможного оружия. Ныли усталые ноги, но ребята не уходили из музея пока все не было просмотрено несколько раз.

После экскурсии по городу артековцы были гостями городского Дворца пионеров. Они осмотрели кружковые комнаты и залы этого чудесного здания, изделия юных техников, художественную студию, спортивный зал, а потом в актовом зале посмотрели концерт юных артистов. Ведущий объявил:

- Русский народный танец в исполнении сестёр Игольниковых!

Баян заиграл мелодию про берёзку, а на сцену из противоположных кулис медленно выплыли в русских костюмах две девушки. Они медленно прошли по кругу. Вдруг мелодия стала веселой, залихватской, и закружились, как многокрасочный вихрь умелицы-сестрички. Казалось, что, и профессиональный артист так не спляшет!

Громкими аплодисментами благодарили артековцы плясуний. Потом было сольное пение, художественное чтение. Красиво играл оркестр народных инструментов. И вот снова конферансье назвал знакомое имя:

- Матросский танец «Яблочко» в исполнении Розы Игольниковой!

Её встретили громкими аплодисментами. Это была не Роза, а стройный моряк в бескозырке, в ослепительно белом костюме. Чего только он не выделывал на сцене! Драил палубу, лез по канату, всматривался в подзорную трубу, передавал семафорные сигналы – и все это четко, в темпе, с настоящей матросской удалью и задором. Розе пришлось «на бис» исполнить несколько па и её долго не отпускали со сцены.

На следующий день пассажирский поезд увозил артековцев от Волги, в донские степи, так красочно воспетые Шолоховым. На небольшой степной станции выгрузились, узнали её название – станция Чир, Сталинградской железной дороги. Вспомнилась школьная песня времён гражданской войны, где упоминалась эта станция вместе с именем Ворошилова, - здесь шли жестокие бои, об этом мы также слышали в музее обороны Царицына.

- Легендарная станция, хотя и небольшая, - резюмировал кто-то.

Старшие ребята долго разгружали товарный вагон с артековским имуществом. День был жаркий, и пот струился ручьями. Но вот выгружен последний ящик и уложен в штабель, ребята помылись возле крана. Пообедали в станционной столовой и стали дожидаться грузовых автомобилей. Остальные артековцы сразу же после приезда подошедшим автобусом уехали на новое место жительства.

Нам пришлось изрядно потрудиться в этот день. Вечером последней машиной, сидя на ящиках и узлах, мы отъехали от станции куда-то в степь. Володя Аас начал петь, и, удивительное дело, я услышал родную мелодию:

Розпрягайте, хлопцi, коней,
Тай лягайте спочивать…

Украинские и эстонские слова сплелись в дружной мелодии, песня, перекрывая гудение автомобилей, неслась далеко в придонскую степь. Мне показалось, что я снова дома: знакомая мелодия, ровные поля, пыльная проселочная дорога – напоминали Полтавщину. По виду эстонцев тоже можно было догадаться, что и они тоже сейчас думают о далекой голубоглазой Эстонии.

Автомашина нырнула в какую-то долину и вскоре остановилась. Возле деревянного здания стоял Гурий Григорьевич, вожатые.

- Всё привезли?

- Всё.

- Разгрузите и идите ужинать, вы – последние, все остальные давно спят, - распорядился Ястребов.

Утром, когда солнышко вовсю плясало в палате, нас с трудом разбудили ребята.

- Подымайтесь и идите завтракать. Тося уже давно велела вас будить! – весело тараторил Игорь Сталевский.

- Прекрасное местечко! – невольно вырвалось у ребят, когда они вышли на улицу, разглядывая новое место Артека.

Справа, за шумящими вербами, широкой полосой сверкал Дон, противоположный берег кудрявился кустами, густыми деревьями. На нашем берегу, среди зелени были разбросаны дачи с разноцветными верандами, резными наличниками. В довоенные дни здесь размещался Нижне-Чирский санаторий, с началом войны все отдыхающие, естественно, разъехались домой – не до отдыха было людям. Подобную картину мы уже встречали под Москвой, в санатории «Мцыри».

Умываться побежали вниз, к реке. Вода была тёплая и прозрачная, поверхность её была до зеркального блеска удивительно спокойной.

- Недаром и зовут его Тихим Доном, - речка большая, а какая спокойная, - рассуждали ребята, фыркая и брызгаясь водой.

- А если бы не война, здесь можно отдыхать не хуже, чем в Крыму, - рассуждал Слава Ободынский.

- Действительно, - чудное местечко! – согласился Виктор Пальм.

В столовой нас строго отчитала Тося:

- Довольно, ребята! Сегодня покончим с анархией, и с завтрашнего дня распорядок будет твердый – артековский, а не кто что захочет!

Конечно, Тося была глубоко права: для большого детского разновозрастного коллектива да ещё в условиях военного времени – крепкая дисциплина была первой необходимостью и это все осознавали, хотя мы были далеки от педагогики.
 
12
 
Артек живёт вновь!

Тот, кто с детства знает, что труд есть закон жизни,
кто смолоду понял, что хлеб добывается в поте лица,
тот способен к подвигу, потому что в нужный день
и час у него найдется воля его выполнить
и силы для этого.
(Жюль Верн)


На новом месте Артек перешел на самообслуживание, - термин этот новый, нынешний, в то время просто говорили: все делаем сами. Ребят разделили по отрядам в соответствии с возрастом. Каждый отряд выполнял определенную работу: заготавливал дрова для кухни, работал в саду или на грядках, выполнял транспортные работы, санитарно-гигиенические и все остальные. Ритуалы крымского Артека возродились вновь, что нас всех радовало, лагерь готовился к официальному открытию. На широкой площадке, напротив столовой, строили высокую мачту, повторялись пионерские сигналы на барабанах и горнах, юные артисты готовили художественную самодеятельность.

Тёплая донская вода манила своей прохладой, свежестью, в жаркие июльские дни приятно было поплавать на волнах, особенно после проходящего рейсового парохода. Володя Дорохин настоял на создании команды из числа старших ребят, которую назвали громко – «Артековский ОСВОД». Каждому осводовцу вручили двухвесельную лодку, и теперь осводовцы патрулировали во время купания детей, наблюдая, чтобы никто не заплывал далеко, оберегая ребят от несчастных случаев на воде. Во время купания, кроме дежурного вожатого, на берегу можно было почти всегда видеть лагерного врача Анфису Васильевну. На высоких нотах раздавался её голос:

- Осводовцы! Не спускайте глаз вон с того смуглого мальчика, он часто ныряет и может нахлебаться воды!

- Верните вон того смельчака назад!

- А ты зачем брызгаешься в лицо соседу?

Она даже определяла термометром температуру воды в реке, заставляла носить на купание полотенце.

Между сеансами купания осводовцы устраивали соревнования на лодках, плавали наперегонки или качались на волнах, а иногда ездили на противоположный берег Дона.

В конце июля состоялось торжественное открытие лагеря. Возле новой мачты были выстроены пионерские отряды артековцев в парадной матросской форме. Дорохин принимал рапорты, а потом отдал команду, и на лагерной мачте взвился под дробь барабанов артековский флаг. К пионерам обратился начальник лагеря. Мы заметили его волнение, он несколько раз поглядывал на четкий строй, на развивающийся флаг, переводя взгляд на задонские дали.

- Дорогие ребята!- начал он. – Сегодня вы празднуете традиционное открытие лагеря. Сердечно приветствую и поздравляю вас с этим праздником! Несмотря на суровое военное время наше правительство не прекращает родительской заботы о детях, оторванных от дома и о вас, в частности. На мачте полощется наш флаг, который сохранил тепло солнечного Крыма, бодрость пионеров и неугасимый огонь дружбы между ребятами всех национальностей нашей необозримой Родины! Среди вас я вижу русских и украинцев, белорусов и молдован, румын и поляков, эстонцев и латышей, литовцев и евреев и даже казахов!

В третьем отряде весело улыбался смуглый паренёк Алёша Култыгаев – пионер из Гурьева. Я сейчас не могу объяснить, почему Алёша не уехал в родной город, а оставался в Артеке, а тогда мы вообще об этом не думали, а, наоборот, с чувством горечи и боли расставались, если это случалось, с артековцем, убывающим из нашей дружной семьи.

- Пионеры! - продолжал Ястребов. – На берегах Дона мы должны сохранить и умножить традиции крымского Артека, честь советского пионера и патриота нашей любимой Родины, переживающей сейчас трудное время. Будьте всегда бодрыми, жизнерадостными, трудолюбивыми, пламенно любите Родину, будьте всегда готовы встать на её защиту!

При этих словах он выразительно посмотрел на правый фланг строя, где стояли первый и второй отряды, среди них были юноши комсомольского возраста. Они поняли слова начальника лагеря, обращенные именно к ним, подтянулись, лица их посуровели.

- Вероломный враг, которому бойцы Красной Армии дают решительный отпор, подтягивает все новые силы и упорно продвигается вглубь нашей территории. Фашистские орды вторглись в города и села Западной Белоруссии и Украины, Прибалтики и западных областей нашей страны. Нелегко дается фашистским захватчикам это продвижение – они несут большие потери. Бесноватый фюрер мечтает о захвате столицы нашей Родины – Москве. Но не бывать этому! Никогда, ни перед каким врагом не вставал на колени русский народ! Невозможно покорить вольный советский народ! Москва останется навсегда советской столицей, городом, о стойкость которого вдребезги разобьется стальная машина Гитлера! Мы уверены, что наши отцы, матери, старшие братья и сестры остановят врага и отбросят его от советских границ! Смерть немецким захватчикам!

Когда улеглись аплодисменты, Ястребов добавил:

- Ещё я хочу сказать, чтобы вы не пугались трудностей, которые окажутся на нашем пути. А их, безусловно, будет немало. Страна напрягает все усилия в суровой трудной борьбе с врагом, она превращается в большой военный лагерь, все отрасли хозяйства стараются удовлетворить растущие потребности фронта. В таких условиях возможны перебои в обеспечении нашего лагеря продуктами питания. Мы не должны в таких случаях хныкать и раскисать, помня всегда, что на фронте льется кровь наших отцов и братьев, что им намного труднее, ибо они закрывают своим телом нашу свободу и покой, и мы всегда будем благодарны нашим героям, и всегда будем склоняться перед их мужеством!

Некоторые малыши шмыгали носом, украдкой вытирали мокрые глаза.

Говорил Гурий Григорьевич выразительно, приподнятым тоном, обращаясь к нам, как к взрослым. Потом, будто спохватился, что перед ним дети, заговорил просто, как он умел говорить с ребятами.

- Ну, как, ребята, хныкать не будем?

И весь строй в едином порыве выдохнул:

- Не будем!

- Не раскиснем?

- Нет, не раскиснем!

Удовлетворенный дружным ответом, он продолжал:

- И последнее – это вопрос дисциплины и порядка в лагере. Наименьшее нарушение режима лагеря и неисполнение распоряжения администрации будет строго наказываться! Нарушителей в Артеке не должно быть, мы их просто не будем держать в своей хорошей дружной артековской семье! – и он выразительным жестом показал, как будут поступать с нарушителем дисциплины. Все поняли и дружно засмеялись.

- Продолжай Дорохин! - закончил он.

- Зажечь костёр! – прозвучала команда.

Вспыхнул костёр. Поднялись языки пламени и заиграли отблесками на лицах повеселевших ребят, заколыхались желтыми пятнами на деревьях, отразились в донской глади.

Строй изогнулся, изломался, ребята смотрели на костёр, припоминая открытие лагеря в Крыму, артековский костёр у моря. Там все было, конечно, торжественней и грандиозней, а главное – то было ещё до войны. За прошедший месяц нам пришлось расстаться с родителями на длительный период (а некоторым и навсегда), перенести тяжелое известие о временной оккупации родных мест, перенести трудности переездов с одного места на другое, почувствовать в какой-то мере тяжести и ужасы войны. Но в каждом из нас рождалось и постепенно крепло новое чувство – чувство коллективизма, большой артековской семьи, дружбы и товарищества между ребятами разных национальностей, появилось упорство в борьбе с возникшими трудностями, чувство долга перед друзьями, коллективом.

Начался праздничный концерт. Без музыкального сопровождения хорошо выступил хор-ансамбль эстонской группы, очень темпераментно пел народные песни солнечной Молдавии Миша Цуркану, а Боря Макалец – наш артековский горнист – на детской игрушке наподобие флейты исполнил «Неаполитанскую песенку» Чайковского, Женя Чебан отлично декламировала Маяковского.

Вожатая Тося Сидорова – она была ведущей – объявила:

- Слово предоставляется нашим гостям!

Все удивленно смотрели по сторонам, стараясь увидеть гостей, каждого интересовало: кто они и откуда?

Из строя, где стояла младшая группа пионеров, вышли трое: две девочки и один мальчик, одеты они были произвольно, резко выделяясь на фоне белой артековской колонны. Мальчик вышел на середину строя, по обе стороны возле него стали девочки, они переглянулись и дружно проскандировали:

- Дорогие артековцы! От имени пионеров станицы Суворовской шлем вам горячий привет и приветствуем вас с праздником – открытием лагеря на нашей донской земле! Сердечно благодарим вас за приглашение присутствовать на вашем торжественном костре! От имени юных казачат нашей станицы говорим: добро пожаловать на привольные берега нашего славного Дона!

Артековцы сердечно благодарили гостей горячими аплодисментами. Казачата о чем-то перемолвились между собой и мальчик звонким голосом начал песню. Новые слова и боевая мелодия привлекли внимание всех присутствующих, песня будто унесла их в прошлое – на фронты гражданской войны, и они мчались на конях вместе с тремя буденовцами, которые ходили в разведку и полегли смертью храбрых на берегу реки. А их товарищи отомстили белякам:

Мчится красная, мчится конница,

От Касторной и на тихий Дон…

Песню они исполнили прекрасно, она очень понравилась всем артековцам – об этом говорили продолжительные аплодисменты и возгласы «бис!». Не успели они затихнуть, как гости объявили сами:

- Казачий танец в том же исполнении!

Маленький Миша (так звали нашего гостя) выхватил саблю и пошел по кругу, освещенная угасающим костром сабля сверкала голубым отблеском в детских неокрепших руках.

После своего выступления гости пригласили артековцев посетить их школу в станице Суворовской. Мишу обступили артековцы, поздравляли его с успехом, по-дружески хлопая по плечу, кто-то подарил ему артековскую бескозырку. Гостей проводили за лагерь. Костёр почти угас. Над Доном зажигались яркие звезды, темнело. Возбужденные впечатлениями пионеры расходились по палатам. Их радовало, что лагерь живёт вновь – Артек поднял свой флаг на донском берегу.
 
13
 
Игра без победителей

Если ты что-нибудь делаешь, делай это хорошо.
Если же ты не можешь или не хочешь делать
хорошо, лучше совсем не делай.
(Л.Толстой)


На утренней линейке Володя Дорохин объявил:

- Совет лагеря решил провести военизированную игру между отрядами пионеров старшей и средней групп, то есть в игре будут принимать участие 1, 2, 3 и 4–й отряды, а 5, 6 и 7-й – будут наблюдать. Совместно будут действовать первый с четвертым отрядом, второй – с третьим. Командирам отрядов вместе со своими звеньевыми разработать свои варианты игры и после разработки представить их совету лагеря, который будет руководить игрой. Подготовку начать с сегодняшнего дня!

Пионеры зашумели, посыпались вопросы:

- А где будет проходить игра?

- А девушки будут участвовать в игре?

- А какое будет оружие?

Дорохин поднял руку:

- После разработки и утверждения положения об игре вы получите ответы на все ваши вопросы. Сейчас я не берусь на них ответить.

Началась подготовка.

Пионеры первого отряда жили в двух палатах. После обеда председатель совета отряда Слава Ободынский собрал нас на берегу Дона.

- Ребята, поедем на противоположный берег, чтобы нас не подслушал противник!

Командир ОСВОДа Гена Лихонин беспрекословно отомкнул лодки, все быстро разместились по 2-3 человека и через десять минут были на левом берегу. Сначала совещались вполголоса, потом забыли о конспирации и громко обсуждали различные варианты игры.

- Штаб разместим на острове.

- А если будут обороняться в степи?

- А что делать с оружием?

- Главное – хорошо организовать разведку!

Слава поднялся на возвышенное место:

- Ребята, так дело не пойдет, и ни о чем мы не договоримся. Все прислушались, к чему он ведёт.

- Давайте по очереди. Что ты, Алёша, скажешь? – обратился он ко мне.

- Мои предложения таковы: мы будем действовать с четвертым отрядом, необходимо разделить наши силы на две части, одна группа будет обороняться на острове, где будет наш штаб, а вторая вести наступательный бой на позиции противника.

- А где же будет противник?

- А если они поочередно разобьют наши отряды?

Слава поднял руку:

- Вопросы потом, продолжай, Алёша!

- Нужно выделить разведку, связных. Для охраны нашего штаба надо будет организовать какую-то водную охрану, для этой цели мы можем использовать наши лодки. А связным необходимо выучить семафорную азбуку – передавать буквы флажками. И, кроме всего этого, нужно изготовить макеты оружия – винтовки, пулеметы, пушки, гранаты. Совету лагеря предложим игру проводить в границах долины Дона, не рассредоточиваться в степь, это облегчит и работу руководителей игры, и наши действия.

Я вспомнил и рассказал ребятам, как в прошлом году ученики нашей школы проводили военизированную игру вместе со взрослыми. «Армия» нашего села наступала на «армию» соседнего села. С обеих сторон были конные и пешие, пулеметы и артиллерия. Я шел в правом боковом дозоре, отправляясь иногда с донесением в штаб. Павел Афанасьевич, наш директор школы, был в роли командарма, лихо скакал на резвом коне. С донесением я обращался к нему.

- Что там у тебя?

- Мы заметили засаду правее от дороги.

- Чью засаду?

- Засаду врага, - уточнил я.

- Не врага, а противника – поправил он меня.

«Какая разница?» - подумал я.

Он поднялся в седле, посмотрел в бинокль:

- Так, противник обнаружил себя. Передай дозорному: отойти влево, в бой не вступать, продолжать вести наблюдение!

- Есть, товарищ командир!

Павел Афанасьевич Бойко два года назад демобилизовался из армии, через год его назначили директором школы, он прекрасно играл на скрипке, организовал замечательный оркестр, был всесторонне развит, в школе его все любили, и его уроки географии были самыми любимыми.

Бойко подал команду, изменил направление движения главных сил, повернув левее, обходя заслон врага. Он оставил небольшой отряд бойцов и те, рассредоточившись, имитировали главные силы. А главные силы, тем временем, разделившись пополам, обходили село, под которым разместились главные силы противника. После «стрельбы» из всех видов «оружия» наш командир повел свои части в атаку, ударил в тыл противника, откуда нас не ожидали. Противник спешно развертывал свои части навстречу наступающим, но с левого фланга ударила наша конница, и бой был выигран.

- Вот что значит военная хитрость и умелый маневр в бою, - закончил я свой рассказ.

- Вот откуда у тебя навыки проведения военной игры, - понял Слава Ободынский – будешь начальником штаба!

Разработанный нами план игры Совет лагеря утвердил, были обсуждены некоторые детали, намечены сроки проведения игры.

На песчаном острове посреди Дона, среди зеленых кустов оборудовались блиндажи для штаба, мне пришлось руководить саперными работами. К обеду все укрепления были готовы. Ребята, придерживаясь правил маскировки, на лодках быстро пересекли пролив возле острова, потом осторожно плыли у берега к лагерю.

Я предложил Мише Фаторному, который был моим помощником:

- Мы поплывем возле левого берега, а напротив лагеря пересечем реку, чтобы не плыть всем вместе. Идёт?- Давай сначала после работы искупаемся, смотри, какой ты замарашка, - ответил Миша.

Мы быстро закончили маскировку своих укреплений, входы к ним тщательно прикрыли ветками, травой, так что даже вблизи их трудно было заметить.

- Ну, вот и все! В воду!

Мы хорошо помылись, вода струилась со спины грязная, как в ручье после дождя, выстирали даже трусики, разостлали их просушиться в лодке.

- Поехали потихоньку!

Миша повел лодку в левому берегу, как условились, я двигался за ним перебирая в памяти сделанное нашей группой.

- Гадюка! – вдруг закричал Миша.

Я изо всех сил поспешил к нему поближе. Между лодками, петляя зигзагами по воде, плыл уж с характерными желтыми пятнами на голове.

- Бей её! – крикнул товарищ.

- Так это ведь – уж, зачем ты кричишь, - постарался я его урезонить.

- Все равно бей, - это ведь змей!

Мишин охотничий азарт, как бы индуктивно, передался и мне, я вынул из уключины весло и с размаху ударил по приподнятой голове рептилии.

- Попал?

- Как будто попал.

Но в тот же миг уж вынырнул возле Миши, и тот ударил своим веслом. Уж снова исчез, нырял он, как заправский пловец.

Мы увлеклись охотой за ныряющим, дразнящим нас, ужом, забыв о том, что мы совсем голые, на полный рост стояли в лодках, высматривая хитрого пресмыкающегося, течение понемногу сносило наши лодки мимо острова в пролив, против нашего раннего уговора. Вредный уж продолжал дразнить нас, выныривая то с одной, то с другой стороны лодок, а мы с Мишей, как Дон Кихот шпагой, размахивали и били по воде вёслами. Но, как и прежде, наши удары не достигали цели. Вдруг, весло в руках Миши при ударе хрустнуло, широкая его часть свесилась вниз, будто вымпел в штилевую погоду. Мы на миг замерли, разглядывая молча обломки бывшего весла. Ужа на поверхности не было, лодки были почти возле самого берега, уносимые течением, а мы все стояли в раздумье – жаль было весла. Вдруг, совсем для нас неожиданно раздался звонкий раскатистый девичий смех, потом даже кто-то свистнул и начал аплодировать нам, как гладиаторам на арене. Это артековские девушки работали на помидорах, оказывается, они стали нечаянными свидетелями нашего «сражения» и теперь поздравляли с победой над Змеем Горынычем.

- Ложись в лодку! - крикнул я Мише, и мы тот час шарахнулись на дно наших посудин, которые никем не управляемые, с трусиками на корме, плыли по течению, а вслед неслись смех и возгласы девушек.

На другой день в палату к Славе вбежал возбужденный Юра Мельников:

- Слава, кричи ура! Я знаю, где арсенал!

- Какой арсенал?

- Ну, вражеский склад оружия! - жестикулировал Юра.

- Где же он?

- Мы с ребятами во время обеда влезли на чердак их палаты, а та-а-а-а-м!

- Ну что, говори быстрее!

- Трещотки – макеты пулеметов, деревянные винтовки, гранаты. Трещотки мы взяли, а остальное лежит там.

Слава на миг задумался, потом распорядился:

- Позови ко мне Алешу!

- Что будем делать, оставим противника без оружия? Как думаешь, начштаба? – обратился он ко мне и ввел в курс дела.

- Вот тебе и разведчики! – восхищенно произнес я, но высказался против похищения оружия. – Ведь через несколько дней - начало игры!

- Ну, так и что же случится?

- Нас Дорохин может выругать за срыв игры.

- Ну, какой это срыв? Это, наоборот, - военная хитрость, ты же сам рассказывал! – не сдавался Слава.

- Понимаешь, то было на поле боя, а это будет выглядеть вроде грабежа среди белого дня.

- Пусть не развешивают уши! – включился в разговор Юра, - командир нашей разведки.

- Вообще, интересно бы оставить противника без оружия, пусть воюет с голыми руками! – отстаивал свою мысль командир отряда.

Его предложение казалось и мне заманчивым с чисто военной стороны, но с моральной – мне что-то претило так поступить, а разубедить Славу я не смог.

- Ну что, решено? – спросил он после паузы.

Я ничего не ответил и только передернул плечами, мол, поступай, как знаешь, ты ведь начальник. Он понял мое молчание, как одобрение своего плана и отдал распоряжение нетерпеливому разведчику:

- Значит, Юра, - действуйте! Ночью потихонечку перенесите оружие к себе на чердак, или где-нибудь спрячьте в кустах. Только смотрите все – ни слова! – приложил он палец к губам.

Юра не стал ожидать дальнейших разъяснений и быстро выбежал.

Ночью вражеский арсенал перестал существовать.

Наступил день игры. После завтрака командиры в разных концах территории лагеря строили отряды, проверяли оружие. К вожатому Толе прибежал запыхавшийся командир «Северных» - Игорь Сталевский.

- Что случилось?

- У нас… у нас…- отсапываясь, бормотал он.

- Что – у вас?

- У нас кто-то оружие украл… - и командир не смог сдержать обиды, зашмыгал носом.

- Как украл? Кто?

Подошел Володя Николаев, стал объяснять:

- Мы полезли на чердак за оружием, а там пусто, только вот записка оставлена, - и он протянул вожатому бумажку.

Вожатый вслух прочёл:

- «Побеждают не числом, а уменьем! Александр Суворов».

- Вот так номер! – добавил он. – Обождите меня здесь! – и он быстро куда-то ушел.

Через несколько минут горнист проиграл общий сбор. На линейке стояли строгие вожатые, насупленные «северные», один лишь Юра Мельников с независимым видом стоял с трещоткой через плечо. Дорохин объявил:

- В связи с неподготовленностью к игре «северных», военная игра отменяется!

- Как отменяется?

- Потому что они остались без оружия, а игра должна быть на равных.

- А возможно у них и не было его! – зашумели противники.

- Записать им поражение! – предложил кто-то из рядов.

Дорохин повысил голос:

- Повторяю: игра отменяется! Никаких победителей нет! Разойдись! Юра виновато посмотрел на товарищей:

- Выходит, не нужно было грабить арсенал?

Володя Аас дотронулся до его плеча, где висела трещотка:

- Нужно было подумать о своем, а не чужое грабить! Тоже мне – Санчо Панса!

Слава Ободынский старался не смотреть товарищам в глаза. Дальнейшие события помешали провести военную игру.
 
14
 
Поездка с аварией

Труд не позорит человека, к несчастью,
иногда попадаются люди, позорящие труд.
(У.Грант)


Постепенно артековская семья уменьшалась, за отдельными пионерами приезжали родители, которые смогли эвакуироваться на восток.

Уехала с матерью Шура Лисицына, харьковские ребята Иза Мороз, Борис из второго отряда и другие ребята. Обслуживающий персонал тоже таял.

Как-то после завтрака меня позвали к начальнику лагеря. Гурий Григорьевич посмотрел испытующим взглядом, потом сказал:

- Тебе поручается важное хозяйственное дело: поехать в Нижне-Чирскую и получить для лагеря брынзу, она в небольших бочках. В помощь возьми кого-нибудь из пацанов.

- А чем ехать? – поинтересовался я.

- Машиной МУ-2. Знаешь такую марку?

- Волами?

- Да, ты угадал – иного транспорта у нас нет. Я просил автомашину в разных организациях, но, понимаешь - фронт. Обещают в скором времени выделить для нужд лагеря пару лошадей. А пока… - и он развел руками. Он рассказал, куда ехать, какие оформить документы, откуда получить груз.

…Пара серых степных волов медленно катила телегу полевой дорогой. Мы с Юрой Мельниковым беспечно расположились на охапке ароматного сена. Для меня такой способ передвижения был знаком, уже после шестого класса я со своими сверстниками работал после школы в колхозе, научился ухаживать за лошадьми, волами, вот только доить коров не приходилось. Однажды, со своим школьным другом Колей Сидоренко бороновали пар волами далеко за селом. Ходили поперек вспаханного весной чистого пара, покрикивая на упрямых животных. В полдень отдохнули, полежали на солнышке, подставив ему загорелые спины. Отдохнули и животные. Потом снова – соб! гей! - продолжали работу. Но положенной нормы не выполнили: не накормленные волы, будто по команде, вышли на пашни и повернули к селу. Мы на них кричали, размахивали кнутами, но они, упрямо мотая рогами, шли вперед. На ходу отцепили бороны, животные, почуяв облегчение, пошли быстрее, потом побежали. Мы рысцой трусили за ними вслед, но потом отстали. Лишь под селом догнали вредных животных, они мирно паслись в дозревающем овсе. Еле выгнали их из посева, оглядываясь по сторонам, нет ли вблизи кого-нибудь.

…Я даже улыбнулся, вспомнив далекий родной дом, мирные довоенные поля, и тотчас налегла тоска: что там дома, где родные, друзья? Вспомнил, что сегодня первое сентября, где-то ребятишки идут в школу, а мы едем волами. Успокаивал себя тем, что здесь не слышно войны, не топчут землю немецкие сапоги, а где-то на Буге и на Днепре гремит военная гроза, падают убитые. Там и наши ровесники ввергнуты в тяжелейшие испытания, подвергаются смертельной опасности. «Смог бы я вынести подобное?» - напрашивалась мысль. Юра тоже о чем-то думал, безразлично посматривая по сторонам.

Мимо проехало несколько подвод с мешками. «Повезли хлеб стране», – догадался я. Вспомнилось, как перед войной работали на колхозном току, помогая женщинам насыпать зерно в мешки для отправки на элеватор. Мужчины, не торопясь, грузили их на подводы, и вскоре вереница повозок с зерном нового урожая вытягивалась в длинную извивающуюся линию по направлению к станции. Впереди полыхал красный флаг, кто-то из молодых ездовых растягивал гармонь, взлетала дружная песня. А позади бежали вездесущие ребятишки, утопая в клубах пыли. Когда в колхозах появились первые автомобили, что было очень важным событием в жизни колхозного села, традиция с красным флагом и гармонью продолжалась, только ребятишки теперь стояли на обочине дороги, наблюдая за быстро проезжавшими автомашинами.

В станицу мы приехали перед обедом. Быстро нашли нужный склад, погрузили бочки с брынзой – они были довольно тяжелые, оформили необходимые документы и двинулись в обратный путь.

Защемило сердце, когда проезжали мимо школьного двора, наполненного ребятами всех возрастов, веселыми голосами, а звон школьного звонка был приятнее всех мелодий.

- Давай немного посмотрим! – попросил Юра.

Потянуло в школу, в её светлые классы и прохладные коридоры. Мне нужно было ходить в девятый класс, если бы не проклятая война. Мыслями возвратился в родную школу, - открылась ли она в этом учебном году? Уже давно радио сообщало о тяжелых оборонительных боях под Киевом, мы с болью в сердце и невольным трепетом ловили каждое слово диктора, а потом облегченно вздыхали, узнав, что Киев ещё держится.

…Солнце припекало, пришлось раздеться – мы рады были случаю позагорать. Умеренная поступь волов, тихое поскрипывание деревянного ярма, мирный однотонный пейзаж нас вскоре укачал – мы начали клевать носом. На горизонте показалась скирда клеверного сена – это был наш ориентир – за ней дорога сворачивала к лагерю. Животные, видимо, тоже ожидали скирду ароматного клевера, для них она была не топографическим пунктом, а вкусной пищей. Они прибавили шагу, не доехав метров сорок до нужного поворота, круто свернули влево к скирде и пошли ещё резвее мимо глубокого оврага. Мы, к счастью, проснулись и успели заметить опасность.

- Цабэ, проклятые! – в ход пошел кнут.

Но было слишком поздно: повозка катилась по самому краю уходящей далеко вниз отвесной стены оврага, ещё немного – колеса сорвались в прорву, короб слетел вместе с бочками и, цепляясь за рыхлые глиняные выступы, полетел на дно оврага.

- Прыгай, Юра! – успел крикнуть я другу.

Сам тоже перемахнул через правый борт в последнюю минуту, едва не упав в овраг. А волы, как ни в чем не бывало, потянули остаток бывшей повозки к скирде – главной виновнице катастрофы.

Обследовали овраг. Несколько дней назад прошел дождь, оставив на дне оврага жидкую грязь. Далеко внизу чернел короб и возле него белели днища бочек. Мы решили посмотреть, целые ли они, нашли удобное место и осторожно по склону спустились на дно оврага. Осмотрели груз: бочки были целые, - рассыпавшись веером, они позастревали в густой, вязкой жиже. Вытащить их наверх мы вдвоём не смогли. Оставив Юру на месте происшествия, я пошел в лагерь за помощью. Ещё издали заметил возле склада начальника лагеря, он тоже увидел приближающегося «экспедитора» без груза.

- Что случилось? Почему без повозки? – встревожился он.

- Все на месте. Мне нужно человек десять ребят, - и я рассказал о случившемся.

Через несколько минут отряд юношей с вожатым Толей Пампу, вооружившись длинной веревкой, прибыли на место аварии. Часть ребят спустились на дно оврага, они обвязывали бочки веревкой, а остальные наверху вытягивали их и откатывали в сторону, пыхтя и выкрикивая: «Раз, два – взяли!» Последним вытащили короб.

- Цепляй и волов – вытащим! – шутили ребята.

Работа затянулась до вечера, в сумерках мы помылись в реке и отправились на ужин.

- Ну, как, экспедитор, здоровье? Не болят косточки? – шутил утром Гурий Григорьевич.

- А чего бы им болеть? – не совсем понял я.

- Скажи правду: ты на бочках летел, или они на тебе?

- Совсем не так: я выпрыгнул на другую сторону, а Юра ещё раньше. Если бы мы не выпрыгнули, так, наверное, косточек не насобирали, там высота – метров пятнадцать.

- Ну, всё – убедил, убедил, - продолжал улыбаться начальник.

Он похлопал меня по плечу и уже серьезно сказал:

- Считай, повезло нам с тобой, просто – повезло! Нужно впредь быть осторожным, избегать случайностей!

Его широкая ладонь ещё раз коснулась моего плеча.


 
15
 
Гена Лихонин

Уважайте друг друга, не забывая, что в каждом
человеке скрыта мудрая сила строителя и что
нужно ей дать волю развиться и расцвести.
(М.Горький)


Это был высокий статный юноша, русоволосый, с красивым лицом. На верхней губе упорно пробивался тёмный пушок. Харьковчанин, его тоже не отпустили домой, и он оставался вместе со всеми. Его я запомнил ещё с Нижнего лагеря. На Дону ему поручили лодки и команду осводовцев. Крепкий и выносливый физически он часами мог грести против течения и, казалось, не уставал. Дружил он со всеми, быстро уживался с новыми ребятами, его уважали за прямой, открытый характер, весёлую натуру. Иногда он бывал грубоват. Вечерами, когда до отбоя ещё было время, Гена собирал ребят и организовывал хор.

- Начинай, Лёша, нашу украинскую.

- Какую?

- Давай «Хмелю».

К ним подсаживались ребята из других палат и звучал импровизированный хор. Пели «Розпрягайте, хлопцi, коней», «Ой, у полi вiтер вiе», «Ой, у лузi», но больше других Гена любил песню «Стоит гора высокая». Его лирической душе импонировали песенные картины природы родной Украины, на земле которой теперь гремела военная гроза, лилась кровь. Мягко напевая, он глубоко задумывался, прислоняясь к товарищу. Вскоре к ним стали присоединяться эстонцы и белорусы, молдаване и поляки, многим из них эти мелодии были знакомы, а слова они выговаривали на свой манер, а больше – по-русски.

С украинскими песнями чередовались артековские, песни гражданской войны. Две Вали – Мирошниченко и Трошина начинали:

Расшумелся ковыль, золотая трава,
Золотая трава-бирюза…

Хор мальчиков подхватывал:

А геройская быль не забытой жила,
Хоть давно отшумела гроза.

После пения на вечернюю линейку шли возбуждённые, напевая любимые мелодии. Такие творческие вечера очень сближали и сплачивали ребят. Мы всё больше проникались уважением к их организатору – Гене.

Однажды мы наблюдали его очень разгневанным. Было это так. Дорохин организовал перевозку молока с подсобного хозяйства на лодках осводовцев. Случилось так, что в одной лодке ехали Дорохин, я с Геной на переменки на вёслах, на корме устроилась Ядвига Блажиевская – пионерка польской национальности. Она хорошо пела, но была гордой девочкой.

Гена старался изо всех сил, чтобы засветло добраться в лагерь. Завязался разговор:

- Ген, не брызгай вёслами, пожалуйста! – требовала Ядвига.

- Давай поменяемся местами! – предложил Гена.

- Я не умею грести.

- В таком случае, милая, терпи, - нужно торопиться!

- Какие эти мужики грубые!

- Какие эти девчонки гонористые! – в тон ей отвечал Гена.

- Поляков не бывает без гонора, это… как сказать… - это присуще им.

- Ты, в первую очередь, - артековка, а потом уж – полячка.

Ядвига постепенно заводилась. Она бросала острые взгляды, кусала губы:

- А ты, в первую очередь, - хохол упрямый, а не артековец!

Гена очень, казалось, спокойно ответил:

- А ты не оскорбляй, а то выброшу в речку!

Дорохин не выдержал:

- Геннадий, прекрати спор! Неужели вам не о чем больше говорить?

- Да что он понимает – холоп несчастный!

- Ну, знаешь… - рванулся к ней Гена и, не удержавшись, дунул в неё слюной. Капля попала девушке точно в глаз.

- Пся крев! – выругалась Ядвига.

Лодка разворачивалась к берегу. Ядвига схватилась со своего места и стремглав бросилась в реку.

- Куда ты, ненормальная! – хотел достать её за руку Дорохин. Ядвига почти по шею в воде упорно брела к берегу.

- Простудишься, глупая! – сердито кричал вожатый.

- Пшеско едно! – отрезала Ядвига, удаляясь от лодки.

Дорохин обрушился на Гену:

- Что ты наделал? Ты ведь хлопец, - неужели у тебя нервы из верёвки? А потом ты понимаешь, какой подход нужен к этим – вчерашним польским подданным?

- К дьяволу тот подход, если она оскорбляет советского человека, - ворчал Гена. – Сидела бы в своём Львове со своим гонором!

Этот небольшой инцидент стал предметом обсуждения на заседании Совета лагеря. Дорохин был очень принципиальным в вопросах интернационального воспитания. В поступке Гены он усмотрел большое нарушение артековских принципов пролетарской солидарности и упорно доказывал это на Совете. Гена не оправдывался. Наклонив голову, он внятно произнёс:

- Я, конечно, немного погорячился и знаю свою провинность. Но Ядвиге нужно объяснить наши советские обычаи и принципы нашей дружбы.

Ядвига требовала, чтобы Гена перед ней извинился, на что он ответил:

- Ты начала первая оскорблять – первой и извинись, а потом я.

Ядвига покраснела и снова спокойный внешне разговор едва не закончился новой перепалкой.

За столом появился Гурий Григорьевич и все утихли в ожидании, что скажет главный арбитр. Он никогда не кричал, редко сердился, но ребята относились к нему с уважением. Он был справедлив, его мысли были глубоко логичны.

- Ваша словесная перепалка напоминает мне битву петуха с курицей, - заговорил он медленным басом.

Все засмеялись.

- Ядвиге я не удивляюсь, а поведение Лихонина не могу понять. Она – представитель слабого пола, к ней должно быть проявлено снисхождение. А ты ведь без пяти минут взрослый мужчина, то есть джентльмен. Нужно собой руководить, управлять своими чувствами, дорогой. Если у человека сильная воля, то он умеет владеть собой в любых обстоятельствах. Об этом нужно помнить всегда и особенно сейчас, когда наш народ стоит перед суровыми испытаниями, закаляет свой характер, собирает в кулак свою волю и творит чудеса героизма. Вы – дети одной артековской семьи, семьи многонациональной, члены которой должны жить дружно, как родные братья и сёстры, чтобы не давать ни малейшего повода для наших врагов, которые стараются вбить клин в межнациональные отношения наших советских людей. Думаю, Ядвига поймёт, что она поступила опрометчиво, выбросившись из лодки. Надеюсь, что вы вдвоём сумеете оценить свои ошибки и помириться. Ну, какие там решения? – обратился он к Дорохину.

- Совет лагеря постановил: Лихонину сделать замечание, а Блажиевскую предупредить! Кто «за» - прошу голосовать! – закончил Дорохин эту неприятную историю.
 
16
 
В степи

Труд составляет самую крепкую и надёжную связь
между тем человеком, который трудится, и тем
обществом, на пользу которого
направлен этот труд.
(Д.Писарев)


В лагерь приехал на бударке председатель местного колхоза. Отыскав Ястребова и поздоровавшись с ним за руку, как со старым знакомым, он спросил:

- Знаете, зачем приехал?

- Догадываюсь.

- Не успеваем с обмолотом – людей не хватает. Помогите нам своими мальчуганами хотя бы несколько деньков.

- Понимаю, что не успеваете, но много я не могу выделить, ведь ребята заняты по самообслуживанию лагеря, да и маленькие они. Ребят старшего возраста наберётся где-то около тридцати.

- Да это же великая сила! – радостно воскликнул председатель.

- А что вы нам за это? – полушутя спросил Ястребов.

- Что возьмёте, то и дадим. Можем арбузов несколько тонн выписать – для малышей это настоящее лакомство, помогите лишь насобирать!

- Снова – «помогите», - улыбнулся Гурий Григорьевич. – Ну, добро, когда присылать на работу ребят?

- Лучше сегодня вечером, потому что мой машинист днём будет занят. Пусть выходят к скирдам в степь!

- Договорились!

Перед закатом ребята первого и второго отрядов с вожатыми Володей Дорохиным и Толей Пампу пошли «зарабатывать арбузы», как сказал, шутя Гурий Григорьевич.

В степи возле длинных скирд стояла молотилка – «ростовчанка», несколько женщин в запылённой одежде убирали на току солому, подгребали деревянными лопатами зерно в большую кучу. Из-под молотилки вылез машинист, пожилой, уставший мужчина, вытирая руки, осмотрел прибывших.

- Хороши ребятки! Приходилось такую работу выполнять? Ну, тогда полскирды умрёт за ночь! – деловито прикинул он вслух.

Ребята переглянулись – «целую ночь работать?».

- Что, испугались, соколики? – заметил машинист. – А мой Миша днём возит воду, а ночью за Доном – лошадей пасёт!

- А когда он спит?

- Вот так и спит. Прикорнёт в ночном немного, а скажет – выспался хорошо. Да приболел что-то мой певец малый, - с теплотой в голосе рассуждал машинист, отводя с ребятами душу. - Промок в ночном, а домой по одежду не приехал, вот и…

- Да это не тот ли Миша, который пел и плясал у нас на празднике?

- Да он же, - ответил отец. – Лежит теперь в больнице, бедняжка!

Ребята приумолкли. Как же они до сих пор не смогли навестить своего знакомого казачонка? Разве это по-артековски получается?

- В выходной день сходим! – наклонившись ко мне, зашептал на ухо Вася Заблоцкий.

- Да, обязательно навестим!

Загудел трактор, зажужжала молотилка, брызнули в мешки первые пригоршни литого зерна. Возле машиниста стоял в очках Толя Пампу и подавал развязанные снопы, а Мишин отец ловко совал их в барабан. Ребята относили наполненные мешки и высыпали их в большую кучу, что терриконом возвышалась в степи в окружении веялок. Другая часть ребят оттаскивала обмолоченную солому далеко в сторону и там тоже вырастала вторая скирда. Пыль тучей стояла возле молотилки, застилала глаза, трещала на зубах, заставляла часто чихать и откашливаться. А машина всё гудела и гудела, как растревоженный зверь, жадно пожирая снопы. Когда стало темнеть, машинист махнул рукой, соскочил на землю, заглушил трактор.

Установилась тишина, слышались возле дороги переливы сверчков, а в долине мычал скот, лаяли собаки.

- Немного отдохнём, перекусим и начнём опять, - за старшего распорядился машинист.

Ребята лежали на соломе и глядели в небо. Белые тучи, как живые существа, медленно двигались на запад. Дети смотрели им вслед, как бы провожая их, - они двигались в сторону их родных мест, некоторые даже считали, через сколько времени они доплывут до их крыш. Каждый думал: а как там дома, где родные, что с ними? Вчера по радио сообщили, что наши оставили Киев, значит, и там уже хозяйничают немцы. Как же так? Как могло такое случиться? Непроизвольно сжимались кулаки, влажнели от бессилия глаза. Ужасно хотелось увидеть маму, отца, братьев. Дома ли они?

Рядом прилёг Слава.

- О чём задумался?

- О чём же мы теперь думаем – о родном доме.

- А где же мой Борис? Где мой сокол? Ты знаешь, Лёшка, - заговорил он быстро, - я верю, что брат пройдёт все испытания и мы ещё встретимся в родном Тирашлёпе!

- Да, нужно верить, может быть будет легче нашим братьям. Хотя бы знать, что с ними, где они?

Немного помолчали, думая каждый о своём.

- А что, если бы нас отпустили домой, поехали бы?

Слава удивлённо посмотрел на меня:

- Куда же ты поедешь: Киев оставили, Одесса окружена – к немцам в зубы?

- А я уехал бы. Перебрался бы ночью через линию фронта, дошёл бы домой, но не объявился бы, а украдкой посмотрел, как живут наши и подался бы в партизаны. Я знаю, что мои друзья в партизанах, а где же иначе быть?

- Трудно предположить, где наши друзья, - задумчиво отметил друг. По своей наивности я тогда не предполагал, что многие мои одноклассники были угнаны в Германию, но партизаны в наших местах были, очень активно действовал отряд Копёнкина, Соколовского. Позже стали известны полтавские подпольщики во главе с Лялей Убийвовк.

Снова зарокотал трактор, загудела молотилка, ребята разошлись по своим постам.

Степь постепенно погружалась в ночь. Бледное сияние луны выхватывало из темноты скирды, громадные вороха пшеницы, фигуры уставших ребят, а дальше - всё утопало в тумане.

Как и говорил накануне машинист, половина скирды превратилась в громадную кучу зерна и длинный вал золотистой соломы. Когда на востоке забрезжил рассвет, трактор, наконец, чихнул и умолк. Уставшие ребята пошли в лагерь, довольные своей первой, пусть и трудной, трудовой вахтой.

Со склона хорошо просматривался Дон, но его зеркальной поверхности не было видно: в долине клубился туман.

- Вот так не заметили, когда и осень пришла, - сетовал Дорохин.

В долине все почувствовали дыхание осени: пройдя немного в тумане, мы стали влажные, как после дождя.

Ребята ещё несколько раз ходили «зарабатывать арбузы». Наш отряд вырос до полсотни «соколиков», как любил называть нас машинист. Девушек мы послали в Суворовскую навестить Мишу. Они рассказывали, что больной очень обрадовался их приходу, расспрашивал, чем занимаются сейчас артековцы, какие поют песни. Он был очень доволен, что ребята работают вместе с отцом. Но вид у него был плохой: глухой кашель, холодный пот, он очень исхудал. Врач не разрешил долго находиться возле больного, и девушки, пожелав выздоровления, ушли.

Неделю спустя все скирды в степи были обмолочены.

- Ну, что мне делать с этими «Кавказскими горами»? – указывал на пшеницу председатель. – Чем и когда я её перевезу?

- Здесь, батя, мы уже ничем не можем помочь, - разводил руками Толя Пампу. – Как-нибудь перевезёте!

…Сеял мелкий дождик и ребята торопились, успев насобирать большую гору арбузов, а теперь каждый выбирал по два – что ни есть – наибольших – «в личное пользование», как сказал сторож, чтобы унести их в лагерь. Потом он позвал ребят в курень:

- А идите-ка сюда, обогрейтесь немного!

Старику хотелось побыть с живыми людьми. Когда почти все залезли в просторный курень, дед гостеприимно начал:

- То - вам арбузы, а это от меня! – и он выкатил из-под соломы полосатого великана.

- Ого-го-го! – удивились ребята. – Вот это так арбуз, хоть на выставку!

- Вам такой не попался?

- Нет, к сожалению!

- Он знал, что его большая компания будет шамать и старался расти на совесть, - кряхтел дед, полосуя его ножом.

Закончив разрезать, подал команду:

- А ну, налетай! – и он подсунул ребятам красный «как жар» арбуз.

- Ну и ломтики – не перехватишь одним махом! – рассуждал Юра.

- Большому куску рот радуется! – улыбался в бороду сторож.

Вскоре у ребят вздулись животы, они поодиночке выскакивали из куреня «смотреть, не идёт ли подвода за арбузами». Несколько раз они приседали «доконать изверга», но так и не одолели сочного богатыря.

- Что же вы – слабаки, что ли? – ворчал дед. – Я годков с десяток назад бывало сам управлялся с таким рябком, а вас ведь – орава!

- Это мы вам, дедушка, оставили, вместе ведь собирали! – пытался оправдаться Володя Николаев.

Теперь в меню на третье были арбузы, порция – пол-арбуза на человека. Не каждый справлялся с такой порцией. А маленькому Пете Коцману иногда не хватало и её. Однажды он съел свою порцию и порцию отсутствующего где-то в наряде Володи Селюна. Кто-то из ребят это заметил и рассказал Гурию Григорьевичу. На следующий день во время обеда Пете поднесли большой арбуз.

- Что это, кому? – не понял мальчик.

- Это тебе порция, тебе ведь не хватает!

Петя покраснел, однако принялся кушать. Съесть большой арбуз он, конечно, не смог, поднялся и хотел выйти. Но сзади к нему кто-то подошёл, положил руки на плечи, усадил на место:

- Кушай, Петенька, кушай, наедайся! – услышал он голос начальника.

- Я больше не могу…

- Посиди, отдохни, доешь, чтобы полностью насытиться!

После этого случая Пете стало хватать одной порции.
 
17
 
Рыжик и Буланка

Настоящее сокровище для людей – умение трудиться.
(Эзоп)


В лагере появился новый завхоз – Карпенко. С семьёй он эвакуировался из украинского города Стрия. Жена, тётя Фаня, стала работать поваром в нашей столовой, а сын Володя, с которым ребята быстро познакомились, - пристроился в подсобном хозяйстве. С их приездом в лагере появилась пара лошадей. Об этом мне стало известно от Гурия Григорьевича. Он начал разговор вопросом:

- Ты на лошади умеешь ездить?

- Как – верхом?

- Вообще ездить: верхом, в упряжке?

- Конечно, умею, это – проще простого!

- А ухаживать за ними, запрячь, если понадобиться, сможешь?

- Сумею тоже, в колхозе приходилось работать с лошадьми.

- Ну, так вот, придётся принимать тебе это хозяйство. Мы, наконец, разбогатели – имеем пару лошадей. Они сейчас на подсобном хозяйстве, отдыхают. Кого из ребят возьмёшь себе в помощь?

Мне пришлось немного подумать, вспомнить, кто из ребят до Артека жил в селе.

- Можно Васю Заблоцкого и Мишу Фаторного. Они говорили, что у них дома были собственные лошади.

- Тогда поговори с ними, если согласятся, будут твоими помощниками. Сходите на подсобное хозяйство, посмотрите на лошадок, потом скажите свои соображения.

Так началось освоение нового для Артека транспорта.

Вася быстро дал им клички: кобыле – Буланка, а её напарнику – Рыжик. Лошади были очень худыми, видимо не одну сотню километров преодолели они, вывозя эвакуированных. Решили их немного откормить. Ежедневно их перевозили на пароме на левый берег Дона, где они паслись в высокой отаве на заливных лугах. Мы их баловали: приносили из столовой хлебные корки, остатки пищи, чистили гривы, расчёсывали хвосты.

Спустя несколько недель животные откормились, отдохнули, шерсть стала лосниться и блестеть. Лошади привязались к нам, встречали нас звонким ржанием. Буланка была ниже ростом, за ней ухаживал Вася, а мы с Мишей ухаживали за Рыжиком. На широком лугу часто устраивали бега. Буланка бегала быстрее, но она почему-то часто спотыкалась на передние ноги, и если это случалось несколько раз в одном забеге, то Рыжик её опережал. Вася говорил в таких случаях:

- Я её обязательно вытренирую и она станет конячкой – на во!

И вот во время одного забега Буланка споткнулась на передние ноги и перевернулась через голову. Васю по инерции отбросило на несколько метров вперёд и он застрял в кустах, исцарапав руки и лицо. Мы кинулись к нему на помощь, испугались, что он разбился, но, увидев, что наш товарищ невредим, и лишь немного поцарапан, рассмеялись:

- Тебя словно ветром сдуло с Буланки, не успели увидеть, где ты и куда исчез.

- Известный дрессировщик Дуров позавидовал бы тебе – ты его превзошёл в полёте-кувырке! – поддевали мы его.

Вместе с нами смеялся и Вася, довольный, что всё обошлось благополучно.

…Начались холодные осенние дожди. Ребята сидели в палатках, играли в бильярд, шахматы, домино. Часть была вовлечена вожатой Тосей в подготовку праздничного концерта к 24-й годовщине Октября. За некоторыми ребятами приехали родители, увезли с собой. Уехала Валя Мирошниченко, наш общий товарищ – Гена Лихонин. Мы от души завидовали им, но расставаться не хотелось, - уж очень мы привыкли друг к другу. Провожали тепло, желали им удачи в будущем, не представляя, как оно может сложиться.

Хмурым осенним утром мы выехали с Гурием Григорьевичем в Нижне-Чирскую, начальника лагеря вызывали на совещание в районный комитет партии. В станице было полно военных автомашин, полевых кухонь, повозок, санитарных двуколок, артиллерийских передков. Они стояли под заборами, в садах и лесопарках, на огородах, солдаты толпились возле дымящихся кухонь.

Подъехали к двухэтажному зданию.

- Здесь будет проходить совещание, а меня будешь ожидать у бабушки. Поворачивай налево! – распорядился Ястребов.

В небольшом деревянном домике знакомой мне старушки было тепло и по-домашнему уютно. Чисто вымытый пол был устлан домашними ковриками, на стенах висело множество фотографий. На окнах белели занавески. Бабушка пригласила к чаю, но Гурий Григорьевич поблагодарил, - он торопился на совещание. Когда остались вдвоём, бабушка заставила выпить меня чашку горячего чая, сама тоже подсела к столу.

- А где же твой дом, сынок? – прихлёбывая чай, спросила она.

- На Украине, в Полтавской области.

- Кто же есть дома?

- Не знаю, кто сейчас, а оставлял перед отъездом всех: отца, мать, двух братьев.

- Проклятые супостаты почти всю Украину заграбастали. Отступают наши. Видел, сколько войска стоит в станице? Измученные все, худущие, а злые, как осы.

Она помолчала немного, будто что-то вспоминала.

- Где-то и мои два сына на фронте воюют. Один хоть весточку прислал из-под Ленинграда, а старшего – с самого начала не слыхать, - и она показала на фотографию. Оттуда смотрело мужественное лицо военного лётчика в звании лейтенанта.

- Так и тоскую одна в надежде, что когда-нибудь возвратятся мои сыночки.

- А где же ваш муж?

- Давно уж его нет, погиб в гражданскую под Царицыном, а я с двумя малыми детьми осталась, намаялась с ними, пока на ноги поставила. Вырастила, выучила, невесток ожидала, а их перед войной одного за другим взяли в армию, и там учились оба, а теперь вот воюют.

- Ничего, бабушка, не тоскуйте, не плачьте, вот скоро разобьют ваши сыновья немчуру и приедут в гости. Будут вот так с вами чай пить и вспоминать о прошлом.

- Если бы так, дай-то Бог… - твердила старуха, смахивая со щеки горькие материнские слёзы.

Осенний вечер быстро окутал землю сумерками, а Гурия Григорьевича всё не было.

Моросил мелкий дождик, рваные облака клочьями низко плыли над землёй. Я несколько раз выходил к лошадям, посматривал на улицу, а потом медленно пошёл к зданию, где шло совещание. Дом был освещён, в занавешенных окнах мелькали тени. «Наверно, закончилось совещание», - подумал я и быстро пошёл назад. Но прошёл добрый час, пока пришёл Ястребов.

- Налейте, пожалуйста, Тимофеевна, чайку! – попросил он, и устало опустился на стул.

- Что задумался, Григорьевич, устал, небось? – спросила участливо хозяйка, ставя перед ним чай и варенье.

- Дела, дела, мамаша!

- Плохи дела? – насторожилась хозяйка.

- Есть разные, но больше – плохие, - и он принялся за чай.

- Как же мы доедем домой, товарищ водитель? – спросил он, устраиваясь на повозке.

- Доедем, если не заблудимся, - выразил я свои сомнения.

- А ты умеешь разве блудить?

- Не приходилось, да ночью я никуда далеко и не ездил.

- Это у тебя получается, как у того мужика-кровельщика: укрывает он избу, а его сосед и спрашивает: «Что, укрыл, говоришь?». «Да, - отвечает он, - правда твоя – что укрыл, то укрыл!». «Так не течёт, говоришь?» - снова тот спрашивает его. «Да, верно – что не течёт, так не течёт!». «Так ведь дождя-то не было!». «Верно, говоришь, - что не было, то не было!».

Меня рассмешила эта простая житейская шутка.

Лошади, будто понимая опасение взрослых, сами держались дороги, - она была хорошо им знакома, не один раз приезжали они в станицу с разными ездоками по разным делам.

- Что ж, Алексей, придётся тебе скоро разлучаться с лошадками, - заговорил после паузы Ястребов.

- Почему? – удивился я.

- Будем переезжать на новое место.

- А куда?

- Пока точно неизвестно, маршрут снова к Сталинграду, а там – дальше, по-видимому, в Среднюю Азию.

- Значит, снова в путь, - промолвил я в раздумье.

Больше за всю дорогу мы ни о чём не разговаривали, каждый занятый своими мыслями, роящимися в голове под умеренное шлёпанье копыт Рыжика и Буланки. С дороги они не сбились.
 
18
 
Трудный путь

Нужно запасаться верою в себя, в свои силы,
а эта вера достигается преодолением
препятствий, воспитанием воли,
«тренировкой» её.
(М.Горький)


Лагерь начал готовиться к отъезду: запаковывали вещи, отвозили их на станцию. Никто не сидел без дела, младшие помогали старшим. Седьмого ноября 1941 года артековцы отпраздновали 24-ю годовщину Великого Октября, а на следующий день ребята попрощались с гостеприимными донскими берегами и на последнем пароходе уехали в город Калач. В лагере осталась небольшая группа для окончательного решения хозяйственных вопросов: три артековца – Юра Мельников, Вася Заблоцкий и я, старший вожатый Володя Дорохин и завхоз Карпенко. Днём мы собирали по лагерю оставшийся инвентарь, мебель, отвозили в станицу Суворовскую или на подсобное хозяйство, а вечерами собирались в одной комнате, где поставили чугунную «буржуйку», на которой готовили пищу и отдыхали в тепле после дневных забот.

Зима легла рано, после отъезда Артека по Дону пошёл лёд и через несколько дней река замёрзла. Земля опушилась белым инеем, ударили ранние морозы.

Одеты мы остались по-летнему: лагерь не успел получить зимней одежды. Нам выдали голубые фланелевые костюмы, куртки были хорошие, а брюки – короткие, они едва закрывали колени. Обувь была и того хуже – резиновые сапоги – «холодильники». Более всего соответствовали сезону тёплые фуфайки. А вот головные уборки никак не гармонировали с нашими костюмами и, особенно, с зимней стужей: белые артековские бескозырки с надписью на ленточке – «Артек».

Вася распорол свой домашний портфель, с которым приехал в Артек, и по вечерам шил себе шапку, которая скорее напоминала купальный шлем. Портфель был небольшой, поэтому шапка получилась тесноватая.

Юра посмеивался над товарищем:

- Ты напрасно распорол портфель, - серьёзным тоном говорил он Васе, - оторвал бы ручку – одевай и носи на здоровье. А можно и с ручкой носить, даже удобнее: приподнял за ручку и снял шляпенцию!

Поневоле мне с Юрой приходилось форсить в бескозырках, иного выхода у нас не было.

Наконец, пришёл черёд проститься с лошадьми. Все вещи были сданы, документы оформлены, оставалось получить в Суворовской продукты питания на дорогу и сдать лошадей. Юру оставили дома готовить картофельный обед, и вчетвером отправились в станицу. Карпенко ушёл раньше, а мы втроём отправились верхом: я с Васей на рыжике, а Буланку отдали Дорохину. С трудом удалось его убедить. Что лучше плохо ехать, нежели хорошо топать пешком, и он согласился. Для него это была первая и, наверно, последняя поездка верхом на лошади. Он сидел, изогнувшись вопросительным знаком и уцепившись за гриву. Ехали по прибрежной тропинке, удерживая застоявшихся лошадей. На ровном открытом месте пришпорили коней, и они пошли рысью. Буланка чувствовала, что всадник сидит неуверенно и, наверное, поэтому разбежалась под нависшие над дорогой ветки. Дорохин наклонился почти к самой гриве, но хитрое животное проделывало свой манёвр снова и снова, пока Володя не грохнулся на землю. За обедом он весело рассказывал о проделках хитрой Буланки, а Карпенко весело хохотал:

- Выходит, тебе одного коня не хватило на дорогу! Ну и наездник!

Пришёл декабрьский день и мы двинулись в путь. В Нижне-Чирской обогрелись и пообедали у Тимофеевны, сердечно поблагодарили её и на попутной подводе поехали на станцию Чир.

Под вечер мороз крепчал, ветер гнал позёмку, а скрип саней раздавался далеко вокруг. Мы почти всю дорогу шли пешком, боясь отморозить ноги. Незащищённое лицо ежеминутно приходилось оттирать руками. Пятнадцать километров казались бесконечными. Но вот огни станции мигают ближе и, наконец, мы ввалились в помещение перемёрзшие, сердитые. Холод вызвал прилив аппетита, мы в уголочке развязали свои продукты, но подкрепиться не удалось: на морозе хлеб и ливерная колбаса замерзли окончательно, пришлось около часа держать пищу возле печки, чтобы она оттаяла.

В помещении было полным-полно народа: гражданские, военные, женщины, дети, - все ожидали попутных поездов на Сталинград, на запад – никто не ехал.

Один матрос подошёл к нам и спросил:

- Откуда, юнги, плывёте? С какой коробки?

Потом начал вслух читать надписи на наших бескозырках:

- Что-то не слыхал такого корабля. Учебный что ли?

Пришлось разъяснить ему, что мы из крымского лагеря «Артек». Ночью сонных ребят растолкал Карпенко:

- Поехали! Подошёл товарный эшелон!

Залезли в первый попавшийся вагон. Через несколько минут поезд тронулся, станционные огни поплыли назад. На душе стало спокойнее – едем! В вагоне лежали мешки с цементом, двери были раскрыты настежь. Ветер спокойно закручивал фонтанчики пыли. Никто не садился, было ужасно холодно.

Карпенко предупредил:

- На месте не стоять! Ходите, бегайте, прыгайте, пляшите! Ибо замёрзнете на сосульку.

Ему с трудом удалось закрыть дверь с одной стороны, закрыли люки на окошках, - сквозняк немного уменьшился, но от этого теплее не стало. Через несколько часов утомительного пути пассажиры вконец перемерзли и на каком-то полустанке вылезли и побежали к железнодорожной будке. Тёплое помещение едва вместило замерзших, измученных бессонницей людей. Каждому хотелось пробиться к докрасна накалённой углём плите, отогреть бесчувственные конечности. Железнодорожный начальник кричал, ругался, угрожал неведомо чем, требуя очистить помещение, но никто не реагировал на его брань. Он устал кричать и утихомирился.

Через полчаса загудел паровоз – эшелон двинулся дальше. Пассажиры выскакивали из тёплого помещения, на ходу цеплялись и влезали в вагоны. Мы снова ехали на цементе, снова прыгали и плясали, размахивали руками и ногами. Но через минуту конечности снова мёрзли, а мы не могли отдышаться. Хотелось сесть, прилечь, смежить сонные веки, но Карпенко был неумолим, требуя:

- Не стойте! Двигайтесь! Нужно потерпеть ещё немного, и вы спасены!

Милый, хороший, строгий наш спаситель! Как хорошо, что в ту трудную минуту ты оказался рядом с нами, что сумел уберечь нас от беды.

На следующей станции эшелон остановился. Мы потащили свои вещи в помещение. Немного обогрелись и начали клевать носом. Тем временем Карпенко разведал, что в нашем направлении будет двигаться воинский эшелон и уже упросился к солдатам в теплушки. Они с Дорохиным поместились в один вагон, а мы втроём – в другой. Пожилые бойцы расспросили, кто мы и откуда, дали покушать, а потом уложили возле себя спать.

На станции Воропаново мы расстались, поблагодарив солдат. Они подарили каждому по пилотке:

- Хотя и не зимний убор, но всё же теплее ваших бескозырок! – говорил похожий на отца боец.

Отсюда к Сталинграду ходил рабочий поезд. На рассвете мы втиснулись в переполненный вагон и в обед прибыли в Сталинград. Просторное вокзальное помещение гудело, как взбудораженный улей от массы людей. Мы приютились возле стенки и, в первую очередь, пообедали остатками пищи. От частого изменения температуры хлеб и колбаса превратились в сплошную хлеболиверную массу. Её можно было кушать только пригоршнями.

Карпенко сразу же ушёл в областной комитет партии разузнать, куда уехал Артек, выхлопотать продуктов, а мы с Дорохиным вмиг уснули.
 
19
 
Сталинград

Всегда вперёд, после каждого совершённого шага
готовиться к следующеему, все свои помыслы
отдавать тому, что ещё предстоит сделать.
(Н.Бурденко)


Сквозь сон мне показалось, что кто-то звал, голос был знакомый, показалось, будто Гурий Григорьевич хочет достать меня из оврага, куда я свалился с брынзой. Будто меня вязали верёвкой и тащили вверх, а в руках была бочка с брынзой. Я раскрыл глаза и первое, что я увидел, были белые фетровые сапоги. Я поднял глаза на владельца этой обуви и встретился со смеющимся взглядом Гурия Григорьевича, а Дорохин будил всех остальных. Я вскочил, не веря своим глазам. Прошло более пяти недель после отъезда Артека из Нижне-Чирской и мы успели соскучиться по своему начальнику, как по родному отцу.

- Ну, здравствуйте, хозяйственники! Крепко устали? – тепло обратился он к нам, поочерёдно пожав каждому руку своей широкой ладонью, потом распорядился:

- Мигом собирайтесь, поедем в баню, а потом в лагерь! Мы уже вас давненько поджидаем.

- Разве лагерь здесь? – почти одновременно закричали мы.

- А где же ему ещё быть? Здесь он, в Сталинграде.

- А что ребята делают? А почему вы не уехали в Среднюю Азию? А в школу ходят?

- Тра-та-та-та! Сдаюсь, сдаюсь! – и Гурий Григорьевич поднял вверх руки. – Вот приедем в лагерь и все ваши вопросы разрешатся. Пошли!

После бани, когда вечер зажёг тысячи огней над городом, мы подходили к четырёхэтажному зданию – бывшей школе по улице Кронштадской, где на верхнем этаже разместился Артек. В коридоре нас ожидали ребята старшей группы, а Володя Николаев за всех закричал:

- Ура-а-а-а папанинцам! – и погладил по шлему Заблоцкого.

Ребята жали руки друзьям. Обнимались, словно после долгой разлуки, а прошло всего около месяца.

В просторном классе размещались мальчики, в другом – девушки, следующий класс служил столовой и красным уголком, а в крайнем – был вещевой склад и жил Ястребов.

Сегодня на ужин мы немного опоздали, но нас тотчас повели в столовую. Обслуживал старший официант Жора Костин. Он уверенно двигался с подносами между столиками и скороговоркой сыпал:

- Присаживайтесь, пожалуйста, с дороги и чувствуйте себя, как дома. Мы вас обслужим, как в ресторане!

- А ты там разве работал? – спросил кто-то из коридора.

- Закрой дверь, мелюзга! – набросился на него Жора.

После дорожной ливерной каши мы действительно облизывали пальцы, и в этом была забота, конечно, не одного Жоры. Просто нас сегодня кормили как гостей.

Долго после отбоя ребята не давали нам уснуть, всё расспрашивая о наших последних днях на Дону, о мытарствах в дороге, а нас познакомили со сталинградскими новостями.

Утром новоприбывшие припали к окнам. Город громадился серыми домами, справа виднелась водонапорная башня хлебозавода, а вдали по высокой насыпи следовал эшелон, на платформах под брезентом стояли танки. «Здесь ведь находится тракторный завод!» - вспомнил я из географии, а позади послышалось:

- Давайте, ребята, посчитаем, сколько сегодня фрицам «подарков» поехало! Один, два, три… - считал кто-то танки на платформах, словно годы, подаренные весенней кукушкой в лесу.

- Ежедневно постольку идёт на фронт новеньких, - заметил Слава, - а нужно бы ещё больше!

- А что слышно о брате Борисе? – поинтересовался я.

- Абсолютно никто не откликается, - с горечью ответил Слава. – Да и как разобраться в такой суматохе, сколько людей переместилось, - попробуй разыскать человека в таком бурлящем океане.

С возвращением Дорохина постепенно наладилась пионерская работа. Систематически проводились политические беседы, информации, на которых слушали сообщения Советского Информбюро, читали новости из газет. А события были радостные, волнующие – под Москвой Красная Амия перешла в контрнаступление, немецко-фашистские войска были отброшены далеко от столицы, фашисты теряли веру в молниеносную войну, а советские люди – воспрянули духом, зажглись ещё сильнее верой в победу.

Однажды Дорохин собрал всех в красном уголке и предложил:

- Давайте послушаем интересный рассказ об одной героине-партизанке, - и начал читать.

Рассказ был напечатан в газете «Правда» под заголовком «Таня», автор – военный корреспондент Пётр Лидов. Артековцы услышали знакомые названия: Петрищево, станция Сходня по Октябрьской железной дороге, которую они проезжали, возвращаясь из «Мцыри». В их представлении всплыли запорошенные снегом подмосковные леса, село Петрищево, по улицам которого шла со связанными руками босиком по снегу партизанка Таня. Ребятам хотелось, чтобы она не погибла, чтобы её освободили партизаны. Но конец был трагическим: её повесили на виселице на глазах у местного населения.

Встряхнулись детские плечи, когда вожатый прочёл последние слова Тани:

- Не бойтесь, люди! Москва – наша, Красная Армия разобьёт… - палач не дал ей закончить, выбил табуретку из-под ног.

В комнате начали тихо всхлипывать, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться вслух.

- Вот гады проклятые! – произнёс кто-то общее возмущение и негодование с глубокой внутренней болью.

- Просто не верится, что в тех местах были немцы! – проговорил Виктор Пальм.

- Это была настоящая советская патриотка! – подытожил Дорохин. – Большой силы воли требовалось, чтобы перенести все пытки, не испугаться, не выдать своих товарищей, военной тайны. Она всё вынесла и погибла героем!

- А это её настоящее имя? – спросил Ваня Заводчиков.

- Этим именем она назвалась сама на допросе, но вряд ли она сказала врагам правду. Возможно, это не настоящее имя. Почему-то мне кажется, что позднее мы услышим её настоящее имя, - ответил Дорохин.

И действительно, со временем история открыла тайну партизанки-Тани, возвратив ей настоящее имя – Зоя Космодемьянская. Но об этом все узнали значительно позже. Стало известно и о судьбе военного корреспондента Петра Лидова. Он прошёл немало фронтового бездорожья до самой Полтавы, под стенами которой вражеская пуля оборвала жизнь в расцвете сил и творчества.

Забегая вперёд, скажу, что в красавице Полтаве есть могила в Петровском парке, где похоронен Пётр Лидов, есть улица, носящая его имя. Проходя по ней, я всегда вспоминаю ту далёкую Сталинградскую зиму, когда Лидов первым рассказал нам о мужественной Зое, назвав её Таней.

В другой раз «Правда» рассказала о редкостном случае, когда советский лётчик выпрыгнул из горящего самолёта и упал с нераскрывшемся парашютом с высоты около четырёх километров и впоследствии остался жив, - помог снежный склон глубокого оврага.
 
Началась активная подготовка к встрече Нового – 1942 года. Хористы разучивали новые песни, готовили инсценированный отрывок из романа Николая Островского «Как закалялась сталь».

Подготовку начали пионеры всех отрядов и земляческих групп, если их можно так назвать, готовились, например, эстонский хор, латышский, украинский, литовский, белорусский, молдавский. Мне пришлось даже руководить украинским хором, хотя у меня не было никаких дирижёрских навыков. Гурий Григорьевич зашёл как-то к нам на репетицию и, увидев мои взмахи, сказал:

- Ты не дирижируешь, а будто насосом накачиваешь кого-то!

Девочки – эти вездесущие и беспокойные люди – разыскали в городе баяниста, договорились с ним о шефской помощи Артеку, ежедневно ходили к нему домой и сопровождали в лагерь. Ребята несли баян, а девушки, взяв слепого баяниста под руки, приводили его на Кронштадскую, и он аккомпанировал нужные нам вещи.

Нашли и учителя танцев, - снова это сделали девчата. Валя Тазлова, Светлана Косова, Тамара Крончевская отыскали в городе Розу Игольникову, которая пленила нас своим исполнением в городском дворце пионеров ещё при первом посещении Сталинграда летом. Роза согласилась подготовить с танцевальной группой артековцев несколько танцев к Новому году и аккуратно приходила на репетиции.

За несколько дней до Нового года выбыл из лагеря Слава Ободынский. Его разыскали родители, которые эвакуировались из Тирасполя и хотели быть вместе с сыном. Пожалуй, сильнее других переживал разлуку я, - столько было пересказано, перефантазировано нами вдвоём за это время. Слава отличался общительным характером, был энергичным организатором многих хороших начинаний.

- Я буду писать, ребята! – обещал он, уходя за отцом по ступенькам лестницы вниз.

Зимний холод больше не пугал артековцев: нас одели в тёплые бушлаты, стёганые штаны, меховые шапки с длинными наушниками, валенки. За этой одеждой старшие ребята ходили далеко за Волгу по льду, в Затон, где пошивочные мастерские выполняли заказ Артеку.

С тюками в руках и на плечах возвращались мы длинной дорогой в лагерь, неся артековцам долгожданную зимнюю форму. В ней было тепло, пусть не совсем элегантно, но теперь можно было выходить на улицу, гулять, работать, не рискуя замёрзнуть. Ребята начали чаще бывать в городе с различными поручениями, самостоятельно ездить трамваем в самые отдалённые концы города.
 
20
 
Здравствуй, Новый год!

Во все тяжёлые моменты жизни, во все трудные
минуты её, моё сердце пело всегда один гимн:
«Да здравствует человек!»
(М.Горький)


Дни летели, словно на крыльях. До позднего вечера тренировались юные артисты, готовя разностороннюю праздничную программу. Вожатая Тося едва поспевала от одной группы к другой, давала методические советы детям. Володя Аас заканчивал репетиции с группой гимнастов. Мы подготовили несколько групповых пирамид и очень гордились своими успехами. Вовка Николаев приветственным жестом представлял гимнастов:

- Сила! Молодость! Красота!

А лагерный художник Юра Мельников рисовал праздничную стенгазету «Артековец». Он любил, чтобы никто не мешал и уходил от ребят рисовать в столовую или на склад. А ребята донимали его:

- Наш Юра пока нарисовал газету – поправился на десять килограммов!

А Игорь Сталевский кричал ему вслед:

- Юра! Нарисуй мне кусочек сахара!

- Ты что, хочешь оставить какого-нибудь пацана без порции? – полушутя отвечал Мельников.

Для ребят самым главным человеком в лагере был теперь вожатый Толя Пампу: он должен был достать ёлку на праздник. Поэтому главное зависело от него: привезёт ёлку – будет новогодний вечер, а не достанет – всё пропало, всё сорвётся.

Неизвестно, каких трудностей стоило это Толе, наверное, выручила присущая ему энергия и находчивость, с которой он брался за любое дело, - ёлка в нужный день появилась на четвёртом этаже.

Утром тридцать первого декабря её, как чужестранную принцессу, осторожно установили в столовой, убрали столы, скамейки, а ёлку приукрасили самодельными игрушками, электрической гирляндой, и с нетерпением ожидали вечера. Все похаживали немного возбуждённые предстоящим весельем мимо столовой, поглядывая на красавицу-ёлку. Новогодний вечер открыл начальник лагеря. Он обвёл всех внимательным взглядом искрящихся глаз и весело начал:

- Дорогие артековцы! К нам на новогодний вечер прибыла, наверное, из андерсеновской сказки роскошная лесная красавица-ёлка! – и он сделал жест в её сторону. – Видите, какая она прекрасная!

Все очарованно, будто впервые, рассматривали освещённую лесную гостью. Не беда, что на ней не было дорогих украшений и подарков, а одни лишь бумажные поделки, флажки, но она, действительно, была чудесной и казалась всем – просто сказочной.

Каждый вспоминал домашнюю довоенную ёлку, и, казалось, что рядом с артековскими друзьями сидят школьные товарищи, родные. Дети на миг отвлеклись от суровой военной действительности и забыли, что где-то, не так уж и далеко, гремит война, - их пленила эта праздничная ёлка, они дышали её смолистым ароматом, не пропуская ни единого слова Гурия Григорьевича.

- Сегодня давайте не вспоминать лишений и трудностей, которые принесла нам война. Сегодня мы будем говорить только о хорошем, о приятном. Сначала принесём пионерскую благодарность родной Партии и Советскому правительству за их заботу об Артеке и за эту новогоднюю ёлку!

Все дружно зааплодировали.

- Поздравляю вас, дети, с наступающим Новым годом! Пусть он вам принесёт много радости в вашей пионерской жизни, укрепит вашу веру в победу советских людей над фашистскими захватчиками! Желаю вам крепкого здоровья, праздничного настроения, душевной бодрости!

Потом ребят поздравил Дед-Мороз, из большого мешка он раздал малышам сладости, зачитал поздравительные телеграммы. Володя Дорохин прекрасно исполнил роль «холодного дедушки».

А потом начался новогодний концерт. Звучали песни на многих языках советских республик. В сопровождении весёлой музыки на сцену вышла шеренга поварят – в белых фартуках и колпаках, впереди двигался маленький ростом Петя Кацман с большой поварёшкой, а остальные держали в руках по тарелке и ложке. Зрители прыскали от смеха, взирая на замысловатые па поварят. Выступление гимнастов восприняли с большим восторгом – это был новый жанр. Чётко исполнялись повороты, перестроения и, особенно, акробатические пирамиды. Володя Аас приложил много усилий на тренировках, отшлифовывая каждое движение юных гимнастов. За время пребывания в Артеке Володя научился почти свободно говорить по-русски с небольшим акцентом, он крепко врос в детский коллектив.

Вершиной веселья было выступление двух клоунов, которые показывали вполне интересную клоунаду. Не все сразу узнали в них под париками и гримом Юру Мельникова и Натана Остроленко, которым удалось до слёз рассмешить зрителей. Володя Дорохин тоже смеялся, как ребёнок, покачиваясь взад-вперёд, смех у него был почти беззвучный, при этом он закрывал глаза.

Потом начались массовые танцы, игры и аттракционы. Каждому хотелось получить хоть какой-нибудь приз. Масса желающих обступила сражающихся и мешала девушкам танцевать.

Света Косова не вытерпела:

- Ребята, милые, убирайтесь-ка подальше отсюда, дайте нам хотя бы сегодня потанцевать! Идите в коридор!

Её поддержали другие девушки, и ребята уступили представителям слабого пола, перекочевали в коридор с удочками, кольцами, деревянными шпагами, канатом и другим реквизитом.

А вокруг ёлки закружились раскрасневшиеся девушки. Им явно не хватало кавалеров. Этот пробел старались восполнить Володя Аас и Толя Пампу, которые кружились в вихре вальса легко и грациозно.

Долго веселились артековцы, забыв сегодня, что война катится по окровавленной земле, что где-то в родном доме в эти минуты о них вспоминают и вздыхают папы и мамы, - всё отступило на задний план, всех увлёк и закружил веселый новогодний вечер.

 

1-10 | 11-20 | 21-30 | 31-40 | 41-52