|
→ Версия для КОМПЬЮТЕРА 
|
«Письмо на панцире», М.Ефетов
23
Руки вверх!
Могло показаться странным, что Вита не плакала, хотя удары судьбы обрушивались на неё со всех сторон. Она была одна в белой комнате с белыми кроватями и при этом в такой тишине, что слышала, как вдалеке звенит горн, как шуршат кеды по гравию дорожек, ребята строятся на линейку и даже как полощется по ветру флаг. Во всяком случае ей казалось, что она слышит и различает все далёкие звуки.
«Вот сейчас мне страшно, - думала Вита.- Но самое страшное не то, что будет операция. Наверно, Вера говорила правду. Теперь ведь всегда обезболивают. Нет, я не боюсь операции. А самое страшное в том, что я одна, совсем одна...»
Вита почувствовала, как сам по себе наморщился её лоб, сузились глаза и стиснулись зубы. Вот-вот капля выкатится на щеку и солоно станет в уголке губ.
Но в этот миг раскрылась дверь и, путаясь в длинном халате, шумно вошёл в палату Василь.
- Смехота! - сказал он с порога и при этом так рассмеялся, что у Виты скатилась слеза, только совсем не от страха, а потому что Василь заразил её своим смехом.
А она и не думала, что этот маленький, суровый парнишка, её попутчик, может быть таким весёлым.
- Привет, Вита. Ну и номер, чтоб я помер!
Он подошёл к кровати, схватил Витину руку в свои две, потряс и спросил:
- А тебе смеяться можно?
- Можно, - сказала Вита.
- Ой, не могу! Ты не слышала, как только что плакали в коридоре?
- Нет. Сейчас тут совсем тихо. А разве когда плачут, это смешно?
- Нет, конечно. Но как ты думаешь, кто плакал?
- Не знаю. Я же тебе сказала, что ничего не слышала.
- То-то и оно-то. Это докторша плакала.
- А почему же смешно?
- Да ты слушай. Привели сюда мальчишку. Температура тридцать девять. Докторша посмотрела: всё нормально. Спрашивает: «Что болит?» А тот ей: «Ничего». А я, понимаешь, в коридоре стоял, к тебе пробиться хотел. Тоже, знаешь, дело не простое. Пускать не хотели.
- Это почему же?
- Строгости тут. Разрешение врача требуется.
- Так как же ты разрешение получил?
- Ты, Вита, о докторше слушай. Всё было, можно сказать, у меня на глазах. Она ему команду даёт: «Рот открывай. Язык убери... Так, молодец. Горло у тебя чистое».
- А плакала-то докторша зачем?
- Да ты, Вита, погоди. Плакала она потом. Смехота это.
Он тараторил быстро-быстро, проглатывая целые слова. Но Вита всё понимала. Василь этот был ну точно артист! Язык его молол без умолку, а руки ему в этом помогали. Если сказать одним словом, это была великолепная жестикуляция. Руками он показал Вите на себе, как докторша хотела с того мальчонки рубашку снять, а мальчонка не дался - сам снял.
Слушая Василя, Вита забыла о своей болезни.
Василь давил на свой живот и рассказывал:
- У парня этого, живот, понимаешь, мягкий, печень в порядке. В общем, всё в норме.
- А ты что - доктор? - спросила Вита.
- Так слышал же я всё, слышал! Понимаешь? А потом дверь там была не совсем закрыта, а я в коридоре халат ждал. Видел, как она кожу его в лупу смотрела. Наверно, смотрела, нет ли сыпи.
- Ну?
- Вот тебе и ну. Потом она говорит: «Одевайся, я термометр поставлю». А он: «Не, я сам».
- Какой самостоятельный! Сколько же ему лет? - спросила Вита.
- Я же тебе говорил - малышня. Наверно, самый маленький во всём Артеке. Но ты слушай, слушай. Там такое поднялось! Обо мне совсем забыли. Докторша сестру крикнула и только сказала ей: «Он весь горит». И как заплакала в коридоре! Побежала, а в дверях с главным прямо столкнулась. Как Добчинский и Бобчинский всё равно. Ты «Ревизор» читала?
- С папой в театре смотрела. А что за главный?
- Главный врач, понимаешь, серьёзный такой: седой и в очках. Ой, смехота...
- Ну вот, опять ты за свое. Что ж тут смешного?
- А ты слушай. Главный и молодая та докторша: мимо меня пулей пролетели обратно в палату. И я слышу - главный приказывает: «А ну руки вверх!»
- Ты шутишь, Василь. У него что, пистолет был?
- При чём тут пистолет! Ты слушай. Он ему: «Руки вверх!» А парнишка тот: «Вы что - милиция?»
- Так ты ж говоришь, что без пистолета.
- Конечно, без пистолета. Но всё равно, понимаешь: «Руки вверх». И как крикнет: «Не рассуждать! Сейчас же вверх и повыше... Ну, так и есть - фурункул под мышкой. Что ж ты доктору не сказал?» - «Боялся».- «Как ты умудрился её обмануть?»
А парнишка тот прямо так и бахнул: «Я так поворачивался, чтоб эту подмышку не видать. И наврал докторше, что мне не больно». И знаешь, Вита, пока парень этот оправдывался, главный потёр ему ваткой подмышку... Чик ножичком таким блестящим - и готово!
- Что готово? - спросила Вита.
- Операция готова. Главный сказал докторше и сестре: «Перебинтуйте. А вечером измерьте температуру. Нормальная будет. - И парню тому: - Ты, брат, в другой раз нас не обманывай. Мы всё можем сделать быстро, и, вот видишь, ты даже не вскрикнул. А если 6ы дальше обманывал нас, мы бы ползли к развязке, как черепаха. Тогда хуже было бы. Понимаешь? И тебе было бы больнее».
Только тут Вита поняла, что Василь всё это ей рассказывал и изображал в лицах, чтобы её отвлечь от мыслей об операции. Он тараторил так, что она только один раз могла вступить в разговор, когда Василь упомянул о черепахе.
Вита спросила:
- А ты про здешнюю черепаху-почтальона слыхал? У неё на панцире что-то написано.
- Шутишь.
- А вот и не шучу. Мне вожатая рассказывала. Только черепаху никто поймать не мог и что там написано, никто не знает.
- Тайна, значит?
- Ага, тайна. Ведь этой черепахе, может, триста лет.
- И так давно на ней написали?
- Этого я не знаю...
Они проговорили о черепахе до того самого момента, пока докторша и, должно быть, тот самый главный врач не вошли в палату. Василь при этом исчез, как бы растаяв. А главный сказал:
- Давай, Вита, знакомиться. А с папой твоим я уже по телефону познакомился. Он к вечеру будет здесь.
