|
→ Версия для КОМПЬЮТЕРА 
|
«Всем, всем, добрый день! или Столица страны Пионерии», С.Фурин
3
Рот-фронт
Я встретил этого человека на Х Всемирном фестивале молодежи и студентов в Берлине. Мы говорили о пережитом в годы войны, об опасности возрождения фашизма, о борьбе за мир.
Мой собеседник был коммунистом, в рядах антифашистов сражался с гитлеровским режимом в Германии, пережил ужас Бухенвальда. И совсем неожиданно выяснилось в разговоре, что в детстве, в далекие теперь уже годы, он приезжал в «Артек» среди первых зарубежных гостей этого лагеря.
Я записал его рассказ.
...Очнулся в полутемной камере от острой боли в позвоночнике. Ныло все тело. На губах спеклась кровь. Правый глаз заплыл. На допросе гестаповец был и зол и жесток.
- Тельман ваш давно за решеткой! - кричал он. - На что вы рассчитываете? Доблестные войска фюрера у стен Москвы! Через несколько дней она будет у наших ног!..
Указательным пальцем гестаповец нажал на кнопку магнитофона. Я услышал до боли знакомый голос. С тех пор, как я ушел в подполье, я привык к голосу этого диктора и полюбил его. Не раз мне приходилось записывать то, что он говорил, и передавать товарищам по партии. И в этот раз, как всегда спокойно и уверенно, звучало каждое слово: «От Советского информбюро. В последний час. На всех участках Западного фронта идут упорные, оборонительные бои. Наши войска, изматывая силы противника, удерживают город Нарофоминск».
«Нарофоминск? - мысленно задал я себе этот вопрос. - Да это же совсем рядом с Москвой». Сердце дрогнуло: «Вот куда добрался проклятый фашист». Но тут же вспомнились левитановские слова, «изматывая силы противника...»
- Я вижу, ты узнал голос! - рявкнул оберлейтенант. - Скоро он замолчит. Мы вздернем вашего Левитана на виселице, прямо на Красной площади. Так назовешь явки?
Я молчал.
Гестаповец дал знак охранникам. За волосы эти молодчики потащили меня в камеру пыток.
Я терял сознание. Меня обливали обжигающе холодной водой. И снова били.
Когда полумертвый я очнулся, я почувствовал, что рядом кто-то шевелится.
- Кто здесь? - Мне показалось, что я крикнул громко, но, наверное, я только прошептал, потому что меня услышали не сразу. - Кто здесь? - повторил я вопрос.
Надо мной склонилось заросшее, серое, как выжженная земля, лицо с глубоким шрамом. В полутьме я едва различил на его груди тельняшку. Человек по-русски спросил:
- Ну что, браток, тяжко?
Я понял смысл его слов. Но заговорить с ним боялся: а вдруг провокатор?
- Потерпи, - сказал он и поднес к моему рту кружку с водой. - Пей, легче станет...
Он приподнял мою голову. Я глотнул. Мне действительно стало легче.
Когда-то в далеком двадцать шестом году советские моряки подарили и мне тельняшку. Я на всю жизнь запомнил ту счастливую минуту, когда впервые надел ее. И я решился:
- Ленин... Коммунист... «Артек»...
Человек улыбнулся, повыше приподнял меня за плечи и положил на мой лоб свою холодную руку.
- «Артек», говоришь? - повторил моряк. - Я был в «Артеке». ...Пятнадцать лет назад. Служил на черноморском...
Вдруг неожиданно он вполголоса запел:
«Взвейтесь кострами,
Сини е ночи...»
На рассвете его увели. Прощаясь со мной, он поднял руку, сжатую в кулак, и сказал: «Рот фронт!» В камеру он больше не возвращался...
Длинными бухенвальдскими ночами, когда я был в сознании, вспоминал счастливые дни в Советской России, в «Артеке».
На мне тогда были короткие тирольки, белые гетры, а на груди красный галстук. Я был членом первой немецкой делегации пионеров, которая приехала в Советский Союз. Стоило закрыть глаза, и тут же возникали станции, полустанки, море цветов, улыбки, крепкие рукопожатия, громкое «Рот фронт!» В Туле пионеры подарили нам пузатый самовар.
- Тринкен, тринкен! Пейте на здоровье чай из русского самовара! Не забывайте нас, - кричали они по-немецки и по-русски, когда тронулся поезд. Артек» поразил нас: море, солнце, кипарисы... В старом парке, метрах в двухстах от берега, почти у подножия огромной горы, четыре брезентовые палатки... Чуть поодаль ещё две... В столовой - дощатые столы. Ужин при свете керосиновых ламп. Все романтично...
Утром была линейка. Флаг медленно поднимался в артековское небо. Я и мои старшие друзья подняли вверх сжатую в кулак правую руку: так рабочие Фура и Гамбурга, Берлина и Дрездена приветствовали друг друга, так они встречали свое боевое красное знамя. Мать мне рассказывала, что отец погиб от пуль полицейских, так и не разжав кулака.
- Всегда готовы! - раздалось в утренней тишине.
- Рот фронт! - крикнули мы.
Каким-то чудом я в Бухенвальде выжил. Всю жизнь я вспоминаю встречу с моряком в камере и все мои встречи в России, в «Артеке»...
